А на четырнадцатый день рождения Айрис они узнают, что Петтигрю сбежал.
***
Незадолго до Чемпионата Мира по квиддичу шрам Айрис начинает болеть. А потом уже Сириус лежит рядом с ней в ее кровати, бережно обнимая и успокаивая. Это не кошмары – Айрис делится воспоминаниями о снах, сливает их в омут памяти.
Это видения.
Сириус нисколько не сомневается, что все, что видит Айрис – правда. Дамблдор определенно насторожен, почти напуган и… Сириус пристально вглядывается в директора и не может понять: ему чудится обреченность или это игра воображения?
Дамблдор определенно знает больше, чем говорит, и Сириус раздражен. Ему нужно защитить Айрис, но недостаток информации делает любую защиту неэффективной.
Министерство откладывает слушания по его делу – слишком высокая нагрузка на все отделы. Чемпионат Мира по квиддичу, Турнир Трех Волшебников, пропажа Берты Джоркинс, побег Питера Петтигрю… Сириус терпеливо ждет суда и злится.
Хорошо, Айрис рядом.
На Чемпионат Мира Сириус отправляется вместе с Айрис, обернувшись псом. Его анимагическая форма вне розыска, хотя незаконность анимагии рассматривалась отдельно на одном из закрытых слушаний Визенгамота. Впрочем, одно напоминание об уже проведенных годах в тюрьме мгновенно незаконную анимагию сделало законной – Сириус уже отсидел за все, за что только было можно отсидеть в его ситуации.
Семья Уизли в курсе, что рядом с Айрис не просто собака, а крестный отец, поэтому даже не пытаются сделать вид, что он – обычное животное, вроде Живоглота Гермионы. Молли ставит на стол в их палатке строго на один прибор и одну тарелку больше, а в комнатах есть одна «лишняя» кровать.
И Айрис только брови поднимает на робкое фаджевское «сюда нельзя с собаками».
– Но, министр Фадж, – она ослепительно улыбается (исключительно уголками губ, а смотрит холодно и упрямо), – вы же знаете, что это не просто собака, а мой друг.
И министр сдувается. Сириус устраивается у ног Айрис, скалясь на недовольные взгляды, и виляет хвостом на рассеянные прикосновения крестницы. Айрис бессознательно ерошит шерсть на загривке и чешет за ушами, а Сириус веселится, наблюдая за тем, как кривится кузина Нарцисса при виде животного в министерской ложе (собака среди элиты, подумать только!).
Ему не нравится пустое место, охраняемое домовихой Крауча, оно беспокоит его на каком-то глубинном уровне собачьего чутья, но начинается матч, и Сириус забывает и о ненависти к Краучу, посадившему его в Азкабан без суда и следствия, и о странном поведении эльфа. Во всем мире остаются только игроки на поле и теплые руки Айрис на шее.
А ночью празднование победы Ирландии сменяется нападением Пожирателей Смерти на лагерь.
Палатки горят, панические крики перекрывают голоса и команды. Айрис вылетает из палатки в легкой ночной рубашке и с ужасом и гневом смотрит на развлечения Пожирателей. Сириус заклинанием призывает ее кофту, заставляет надеть, пихает в руку палочку и велит уходить к лесу.
Айрис даже не дергается, лишь сильнее сжимает запястье Сириуса. Ее взгляд направлен на малыша-маггла, поднятого в воздух одним из ублюдков в масках. Ребенок уже без сознания, его голова безжизненно мотается из стороны в сторону, и Сириус чувствует гнев Айрис как свой собственный.
– Артур, справитесь без меня? – спрашивает Сириус, скрепя сердце. Он не привык уходить с поля боя, но отчетливо понимает: Айрис без него не уйдет. Он однажды оставил ее, бросил, отцепил крохотные ручки возле полуразвалившегося дома в Годриковой Лощине, предал…
Больше он не повторит ошибки, даже если в глазах остальных он покажется трусом.
Но Артур благодарно кивает ему головой и просит присмотреть за всеми детьми.
Сириус уверен, что дети сами присмотрят за собой. Его же головная боль – Айрис.
Ему некомфортно и неудобно, он не желает бежать, скрываться, но ни на миг не отпускает руку крестницы, напротив – прижимает ее к себе сильнее. И когда беспорядки заканчиваются и все возвращаются по палаткам, Сириус понимает, что наконец все сделал верно.
Айрис благодарно обнимает его и засыпает прямо на его коленях, пока он сидит в кресле. Ее голова доверчиво лежит на его плече, и он думает, что ради такого тихого счастья можно иногда быть трусом.