Правда в том, что к человеку приходит понимание тогда, когда поздно.
Сириус бьет кулаками по столу, и очищающая боль проходит по рукам волной. Ему хочется сдохнуть, чтобы никогда не думать, насколько никчемен он был. Не уберег никого: ни брата, ни друга, ни самого себя.
На плечо ложится теплая ладонь Айрис, и Сириус откидывается назад, закрывает глаза, потому что стыдно, вжимается спиной в хрупкое тело. Айрис оплетает его шею тонкими руками и уютно кладет острый подбородок ему на макушку.
Хоть здесь он успел. Хоть с ней она сама не дала ошибиться. Заставила отринуть страх, не позволила отказаться от любви.
– Я видела этот медальон раньше, – задумчиво говорит она, и Сириус резко открывает глаза. Лицо Айрис подернуто дымкой воспоминаний, она смотрит сквозь записку, сморщив лоб. И вспоминает.
Ее глаза озаренно распахиваются, рот приоткрывается.
– Он был здесь.
– Кто? – не понимает Сириус и прижимает к себе попытавшуюся отстраниться Айрис. Ловит ее за талию, рывком прижимает к себе. Ее поведение пугает.
– Медальон! – Айрис едва не подпрыгивает на месте, и возбужденно вцепляется в плечи Сириуса. – Я видела его здесь, в этом доме! Когда мы с тобой убирали гостиную! Я его еще открыть пыталась, у меня не вышло, и ты велел его выкинуть! Помнишь? Еще сказал, что если мне нравятся такие безделушки, ты мне подаришь нормальные украшения, а не украшенные змеями! Ну!
Сириус вспоминает: ярко, детально. Вот Айрис – худющая, в белой майке и свободных домашних штанах, – сидит по-турецки на ковре и пытается открыть серебряный медальон, потускневший от времени.
– А Гермиона говорила, серебро окисляется и чернеет, – ворчит она, и Сириус пожимает плечами.
– Чары. Наверняка работа гоблинов. Выкинь ты его, или нравится змей на шею вешать?..
Сириусу хочется проклясть себя. Но вместо этого он вскакивает на ноги и рявкает на весь дом:
– Кричер!
***
Сложное время. Эфемерная жизнь.
Сириус открывает глаза по утрам, смотрит на бег облаков за окном или на робкие касания солнечных лучей к стенам комнаты, прижимает к себе сонно сопящую Айрис и мысленно просит, чтобы и сегодня все было хорошо. Настолько, насколько это возможно.
Жизнь не заканчивается от страха перед неизвестностью.
Жизнь продолжается и, даже оборачиваясь тяжелым бременем, меняется к лучшему в мелочах.
Сириус проводит пальцами вдоль позвоночника Айрис, по обнаженной спине, и Айрис возится.
– Щекотно…
Кричер теперь носит медальон-фальшивку – подарок Айрис. Если бы Сириус только знал, что чокнутого домовика можно так задобрить…
А еще Сириус точно знает – если в жизни ему все-таки доведется стать отцом сына, он назовет его Регулусом (вот и конец клятве не продолжать бредовую традицию «звездных» имен). Его брат заслужил хотя бы такую память.
Жизнь продолжается. Похоронили Дамблдора, собрали остатки Ордена, насочиняли планов. Летом сыграли две свадьбы: старший сын Молли женился на своей вейле, а племянница наконец дожала Лунатика. Рон ушел из дома, чтобы не подставлять семью. Гермиона стерла память родителям и отправила их жить в Австралию.
Теперь оба живут на Гриммо. Сириус не против, Айрис рада.
– Дамблдор был уверен, что Волдеморт оставил хоркруксы в значимых для себя местах. Я считаю так же, – говорит Айрис в один из вечеров, когда все жильцы дома собираются на мозговой штурм.
– Это лишь предположение, – качает головой Гермиона. Перед ней кипа бумаг, исписанных мелким убористым почерком. Сириус видит со своего места, что половина написанного там зачеркнута. Гермиона определенно пыталась систематизировать всю имеющуюся у них информацию и прийти хоть к каким-то выводам.
– Я довольно неплохо понимаю его, – пожимает плечами Айрис, и от этого признания у Сириуса проходит по спине дрожь. – Он помешан на символизме, понимаешь? Семь как самое магически сильное число. Хэллоуин как лучшая ночь для ритуального убийства. Реликвии Основателей как вместилища его души – ведь его душа драгоценна, он не согласен на что-то менее ценное.
– Дневник и змея? – задумчиво вмешивается Рон.