Бальтасар Грасиан
Карманный оракул
© Марков А.В., вступительная статья, 2018
© Издание, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2018
Война и мир идей: достижения Бальтасара Грасиана
Бальтасар Грасиан-и-Моралес (1601–1658) один из самых универсальных умов в истории человечества. Бывают универсальные умы, которые просто много помнят и легко переходят от одних занятий к другим, связывая их для себя, но не для публики. Бальтасар Грасиан умел делать так много вещей в литературе, что даже загадка, помнил ли он сам всё, им сделанное; и он объяснял связь вещей наглядно любому читателю, даже недавно пришедшему к науке.
Эпоху, в которую жил Грасиан, называют эпохой барокко. Мы обычно понимаем под этим словом пышность декораций, множественность изощренных элементов в архитектуре или музыке, внезапные зрительные эффекты, величие замысла и задушевную близость его исполнения, наконец, праздничность и при этом некоторую меланхоличность. Кто внимательнее изучал эпоху, безошибочно назовет принятые тогда формы: обманки (тромплёи) как имитирующие объемные вещи плоскостные изображения; декор, воплощающий идею внезапности в необычно сложенных листьях, завитках и раковинах; предпочтение асимметрии перед симметрией. Кто читал литературу барокко, перечислит ее мотивы: размытые границы между сном и явью, религиозное понимание миссии отдельного человека, остроумие и масштабность сравнений, изысканный синтаксис, перебирающий эмоции с целью настроить на нужную мысль. Такое приближение к барокко верно, но начнем с самого понятия.
Слово «барокко» первоначально означало что-то вроде нашего «причуда»: необычная форма, обещающая внезапную идею; с тем отличием, что идеи барокко при всей их причудливости всегда полезны. Как научный термин для обозначения значительной части европейской культуры XVII в. это слово ввел Генрих Вёльфлин в книге «Основные понятия истории искусств» (1915). В этом труде Вёльфлин противопоставил Ренессанс и барокко не просто как эпохи, сменяющие одна другую, но как творческие и интеллектуальные принципы, противостояние и смена которых еще не раз воспроизводились в истории. Барокко сделалось термином, как только было осознано, что и в культуре ХХ в. мы можем найти свои «ренессансные» и свои «барочные» явления: скажем, Малевич ренессансен, а Шагал барочен, или Ротко ренессансен, а Поллок и Уорхол барочны, Пикассо ренессансен, а Дали барочен.
Ренессанс, считал Вёльфлин, погружен в созерцание контуров и форм, для него важно отделить одно от другого, провести строгие тонкие контуры, чтобы считать судьбу так, как считывают алфавит. Прозрачное небо, рисунок в основе живописи, интерес к астрологии с ее числами и к математической геометрии, перспективные и инженерные штудии – вот первые приходящие в голову приметы Ренессанса, и они все «линейны», подчинены прямому мысленному лучу взгляда. Барокко противопоставило линейности живописность, а именно умение совладать с большими красочными формами, сближая тем самым непохожее. Поэтому барокко всегда спонтанно и выразительно, всегда требует обозревать предмет с разных сторон, находя несходное в сходном, а не только сходное в несходном. Барокко – это большой квест, обучающий видеть не то, как идеи становятся очевидными, но как они вовлечены в работу.
Жизнь Грасиана довольно обычна для выходцев из семей состоятельных и добившихся всего своим трудом. Родился он в семье доктора, и как старший ребенок предназначен был с детства к духовной карьере. Жертва первенца для церкви была обычна в городских семьях: в этом жесте сочетались религиозное рвение с желанием не дробить семейное имущество, но обеспечить надежный тыл всей семье, находящейся тем самым под некоторой защитой духовной конгрегации. В возрасте 18 лет Бальтасар вступил в Общество Иисуса, созданное Игнатием Лойолой. Иезуиты всегда славились как создатели первой системы образования современного типа, с классами и партами, журналами и оценками, контрольными и итоговыми работами.
Образование в Обществе Иисуса перестало быть наставничеством, обращенным к немногим или многим, беседой, не наблюдающей часов, или совместным истолкованием буквы и духа, но стало постоянным подтверждением своего профессионализма, постоянной исповедью перед самим собой и судом над самим собой. Все мы знаем, что иезуиты стояли во главе реакции против Реформации: именно Реформация создала слово «профессия» (исповедание веры как подтверждение качества веры, а значит, и качества работы) и переживание Страшного суда как события личной совести: Контрреформация не опровергла, а развила эти интуиции, введя профессионализм и совестливость в искусство. Если Реформация недолюбливала искусство за иллюзорность, то Контрреформация стала пестовать эту иллюзорность как царство личного переживания.