— Нет! — женщина выпрямилась и хлопнула ладонью по столу, чуть не задев кружку с остатками напитка. — Я начала, и я закончу. Можешь мне не верить, но я чувствую, что эту дрянь подсунул тебе именно Фелим. Не знаю, как, не знаю, откуда он её раздобыл. Но прошу тебя, избавься от неё. И от этого… тоже.
Пять монет с императорскими звёздами тускло поблёскивали в протянутой навстречу купцу ладони. Три века назад звезда Индората была ещё о шести лучах. Но золотые новой чеканки сияли уже пятью. По какой причине, Бухтияр не ведал, да и как-то было не до того.
— Откуда они у тебя?
— От прабабушки остались. Она была наполовину имперкой, причём, знатной. Уж не знаю, то ли она сама навсегда решилась покинуть родину, то ли что-то произошло. Она и мужу то не рассказывала, не то, что детям и внукам. Эти монеты — единственное, что она прихватила с собой, пересекая границу между странами. В нашей семье они стали чем-то вроде приданого.
— Так ты собиралась передать их Фелиму?
— Догадливый какой! Не зря я тебя выбрала, — тень улыбки промелькнула на лице женщины, которая сразу помолодела на добрый десяток лет, — Да, хотела. Но не вышло. В тот злополучный день он собирался испросить у отца разрешения на помолвку. А я настолько волновалась, что отменила назначенную с модисткой встречу, и приехала пораньше. Родители же, напротив, задержались. И так вышло, что Фелим оказался у нас дома один. Экономка привыкла к тому, что он уже почти член семьи, и в сопровождении не нуждается. В гостиной у нас как раз стоял новёхонький румороскоп, неделю назад привезли. Вот этот гад и воспользовался случаем, пока никого не было. А я ещё его удивить хотела! Даже туфли сняла, чтобы подкрасться незаметно. Приоткрыла дверь, уже собиралась проскользнуть в комнату. А он! Он и без того бы меня не заметил, слишком занят был разговором со своим… возлюбленным.
Бухтияр поймал ладонь жены, которую чуть ранее освободил от груза золотых монет, и легонько поцеловал кончики пальцев. Та зарделась, и продолжила, волнуясь уже гораздо меньше.
— Он так и не назвал его по имени. Просто "дорогой, единственный, свет очей моих". Сначала я думала, что ослышалась. Не может же быть, что человек, который лишний раз стеснялся признаться мне в любви, сыпать слащавыми словечками в адрес другой… другого… мужчины. Утешал, заверял, что нечего волноваться и не к кому ревновать, дескать, эта дурочка ни за что не догадается. А потом, — Юияль выпрямилась и сверкнула глазами, — потом этот мудряк недоделанный заявил "как только глупенькая пташка родит нам наследника, избавимся от неё". Чего мне только стоило тогда себя не выдать! С каким бы удовольствием я расцарапала бы его наглую рожу. Но потом пришлось бы рассказать отцу. Всё. А он бы не выдержал, и поделился с матерью. А её сочувствия я бы не вынесла.
— Но ты была свободна, когда мы впервые встретились. Как тебе удалось от него отделаться?
Женщина фыркнула и пояснила:
— Бухтик, ты же понимаешь, что женские капризы не всегда случайны. А "глупенькая пташка" умела читать не только стихи. В тот день я сказалась больной, и раздосадованный Фелим ушёл ни с чем. Долго притворяться мне не пришлось, как я и предполагала, он оказался не только жадным, но и неосторожным. Ждать, пока состояние Сеймуров перейдёт к нему, был не готов, а потому подделал несколько документов. Дальше я подсунула их отцу. Гадёныш попытался выкрутиться. Дескать, по ошибке, подставили, не смотрел, что передавал на подпись. Но отец не поверил, потому как слишком хорошо помнил, что именно подписывал, а что нет. И, учитывая, что доступ к сведениям по сделкам был только у них двоих… Кузен тогда ограничился выговором, но утраченное доверие не вернёшь. Там, где одна промашка — будет и другая. На случай, если бы не сработало, у меня оставалась запись вот этого вот разговора, — и Юияль постучала ногтем по цилиндру, стоящему на столе рядом с фонографом.
— Но как он так по-глупому подставился? Мог бы стереть. Или даже забрать с собой.
— А он не знал. Румороскопы с возможностью записи и теперь есть далеко не в каждом состоятельном доме. А тогда мы были одними из первых в Сантерре, у кого он появился. Просто папин компаньон вложил кучу денег в разработки фонографов, ну и отца уговорил… Поэтому я просто подменила цилиндр и спрятала. Вместе с монетами. Глядеть на них не могла, вспоминая, какой была дурой. С глаз долой — из сердца вон. Да и из памяти, как видишь, тоже.
Неловкое молчание продлилось недолго. Бухтияр кашлянул и спросил:
— Так, получается, если Фелим мошенничал, он мог, в случае чего, подделать и завещание? Твой отец поэтому и выкупил дворянский титул барра? Я всегда недоумевал, зачем ему это понадобилось, потому как выгоды особой с этого никакой, одни расходы. А ты и так его единственная дочь. Но если бы что-то с ним произошло, то наследником мог стать любой член семьи, упомянутый в завещании.