— Д-д-давай п-помогу! Я щас, мигом! — нетрезво пробубнил высокий детина, пытаясь наклониться. Удержать при этом зонт и равновесие — задача непростая, но он почти справился. Вдруг Бухтияр взвизгнул раненым кабаном и бросился непрошеному помощнику под ноги. Тот пошатнулся и с громким всплеском сел в лужу, ухитрившись не выронить зонт.
— Т-ты ч-что это, а? — растерянно начал было долговязый, но тут же осёкся: на грязной мостовой перед ним стремительно распускался сияющий белоснежный цветок со светло-голубыми краями, будто выточенный изо льда. И так же быстро, как распускался, он вял. Спустя пару вздохов сияние погасло. Из размытой дождём земляной кучи одиноко торчал сломанный стебель с пёстрыми листиками.
Растрёпанный мужичок горестно взвыл и схватился за голову, словно пытаясь одним махом выдернуть остатки волос:
— Это был пятый бутон! Пятый, А́йсель, понимаешь ты, пятый?!
Он набычился, подобрался, стянул с ноги оставшийся сапог и пошёл на виновника в атаку. Незадачливый Айсель вмиг протрезвел: вместо добродушного домашнего свина перед ним оказался разъярённый секач в облике коротышки. Инстинкты сработали быстрее рассудка, и расписной зонт принял на себя первый удар сапога, с треском распадаясь на обрывки ткани и обломки спиц. Второго удара верзила дожидаться не стал, удирая на четвереньках быстрее королевской гончей.
Бухтияр за убегающим не погнался. Он перевёл взгляд на стебель цветка, торчащего из набитого землёй голенища. Обречённо вздохнул, плюхнулся перед ним на колени и зарыдал, всхлипывая, как ребёнок, у которого отобрали его единственную игрушку.
Окно мансарды беззвучно приоткрылось, выпуская в дождливую сырость ощущение пристального внимания. Всхлипывающий на мостовой мужичок этого не заметил, зато листья растения моментально пришли в движение, умоляюще потянувшись к своему спасителю. Тот моментально пришёл в себя, выудил из-под обломков зонта второй сапог, натянул на правую ногу, и вскочил.
— Я знаю! Маленький мой, потерпи ещё, я знаю, кто нам с тобой поможет! — обрадованно воскликнул Бухтияр, и с удвоенной энергией зашагал вниз по улице в обнимку с "горшком", прихрамывая на босую ногу.
Седьмой дом на Сумеречной улице грабители обходили стороной. Впрочем, не только они. Добропорядочные жители Сантерры старались держаться подальше от живой изгороди, обрамлявшей каменные стены ограды. Даже случайные прохожие ускоряли шаг, проходя мимо ажурных ворот, сквозь которые виднелась ведущая ко входу в особняк дорожка, выложенная гладким тёмно-серым камнем. То ли опасались лишний раз взглянуть на крыльцо, которое охраняли виверры, вытесанные из гранитного гнейса с таким мастерством и детализацией, что казались почти живыми. То ли игра теней в заросшем полудиком саду вызывала из подсознания образы пугающих странных существ. То ли причина крылась в самом хозяине, о котором ходило множество разных слухов. Вот только очевидца, готового поделиться подробностями знакомства, и днём с огнём не сыскать.
Но слухи ходили, и все разные. Одни говорили, что в особняке проживает прекрасная леди, которая смертельно больна и поэтому не выходит из дома, а окна второго этажа всегда зашторены наглухо. Другие уверенно называли владельца дома молодым господином по особым делам, связанным с империей Индорра́т, главным соперником королевства Ариди́т. Третьи заявляли, что здание принадлежит могущественному магу, но сам он там не живёт, а за хозяйством подрядил присматривать дальнего родственника. Вроде бы этот родственник тоже обладал каким-то талантом, но никто толком не мог сказать, каким именно.
Обычно ни в одном квартале не обходится без бойких кумушек, которых хлебом не корми — дай сунуть нос в соседские дела. Но рядом с двухэтажным домом номер семь под зелёной крышей праздное любопытство скатывалось со сплетниц, как с гуся вода.
Виверны отстранённо скалились, сад шелестел яблоневой листвой, а слуги, молодой мужчина и невысокая женщина в возрасте, исправно ходили на рынок, в прачечную, на храмовую площадь и к портному. Время от времени заглядывали к травнику, да и в целом не отличались от любой другой прислуги мелкопоместной знати. Вот разве что о хозяине ни слова не говорили. Но, признаться, никто их и не спрашивал. Даже если изначально и хотел. Оно как-то само собой получалось, не шло на язык — и всё тут.
Но почти вся Сантерра знала: если в жизни случилась неприятность, с которой не в силах справиться ни целители, ни маги, ни жрецы, ни наёмные головорезы, то можно рискнуть ближе к полуночи отворить незапертые врата Седьмого дома. Пройти по неосвещённой дорожке меж теней дикого сада, подойти к двери, охраняемой вивернами, и трижды стукнуть бронзовым дверным кольцом о медную пластину обшивки. Громко и открыто, без опасений, что услышат или заметят соседи. Каждый, кто ступал на тропинку из серого камня, ведущую от ворот к крыльцу, становился таким же неприметным, как и хозяин дома. По крайней мере, до тех пор, пока не возвращался обратно на освещённые лантернами камни мостовой. И не имело значения, принял ли владелец гостя, или двери так и оставались неприступно сомкнутыми — визит каждого посетителя особняк сохранял в тайне. Пробиться силой не пробовал ещё никто: как-то враз становилось понятно, что если не судьба по доброй воле, то поперёк и подавно не стоит.