Пожилой лекарь устало вздохнул, склонившись над Тьярви, что полулёжа разместилась на узенькой кровати для слуг. Поправил за её спиной подушку, осмотрел глаза, подсвечивая зрачки лантерницей. Проверил пульс. И поспешил уверить госпожу, что тайна воскрешения девушки останется между ними.
— Я всё понимаю, госпожа, не стоит далее объяснять. Сильным слабого раскатать — что тростинку переломить. А дар милосердия в наши дни доступен не каждому. Не в моих правилах давать непрошеные советы, но эта юная красавица и впрямь не подходит для той роли, на которую её выбрали. Живая слишком. Душой живая. У вас она зачахнет да загнётся, не успев толком расцвести.
Госпожа Мейдж выразила своё полное согласие со словами уважаемого целителя, получила от него уверения, что опасность миновала, и больной теперь для восстановления потребуются только покой и время. Морской воздух тоже полезен, но, самое главное, чтобы девушка ни о чём не переживала и по возможности меньше двигалась.
Проводив лекаря, Мейдж присела на краешке кровати рядом с Тьярви и сразу перешла к делу:
— Думаю, ты уже поняла, что остаться здесь не сможешь, Рицхе ни за что не оставит безнаказанным покушение на жизнь его единственного ребёнка. А выдать тебя за кого-то другого не выйдет, слишком уж ты приметная.
— Понимаю, — слабым голосом отозвалась девушка.
Видно было, что говорить ей больно и трудно, судя по всему, горло распухло от отёка, вызванного отравой. Но живой взгляд оставался по-прежнему ясным.
— Госпожа, — продолжила она, — Вы, скорее всего, мне не поверите. Но этот человек сам принёс то вино, что мы пили. Он сказал, что вкус просто невероятный, и я что никогда его не забуду. Но я ничего, ничего туда не добавляла.
Тьярви закашлялась, прикрывая рот ладонью, и Мейдж успокаивающе похлопала её по второй руке, бессильно лежащей на коленях.
— Я тебе верю, — успокоила госпожа свою бывшую пташку.
Но девушка не унималась:
— Я не хотела пить сразу, но он настаивал! Сказал, что сегодня благословенный день его рождения, и это непременно надо отметить. Госпожа, я не хотела, я правда не хотела, чтобы так вышло.
Мейдж нахмурилась. Благородный Бартоломео Рицхе родился на излёте зимы, пять с лишним месяцев назад. И уж точно не жарким летом. Значимые для клиентов даты, она, разумеется, не помнила. Но Рицхе отмечал празднование с таким размахом, что не знать, когда у него день рождения, могла только новенькая.
Решив лишний раз не беспокоить Тьярви, она ещё раз уверила ту, что не сердится.
— Всё хорошо. А теперь лежи, отдыхай. И постарайся вести себя тихо. Чуть позже тебя зайдёт навестить один уважаемый господин. Он задаст пару вопросов и отвезёт в безопасное место. Отвечай ему так, как отвечала бы мне лично. Ничего не бойся. И пусть твоя жизнь сложится удачнее, чем некогда сложилась у меня.
Госпожа Мейдж встала и направилась к выходу. И за спиной услышала прощальное:
— Да пребудет с вами благословение Индра, милостивая госпожа.
Не Индра. Индр. Именно так принято говорить в империи, в отличие от королевства.
От этих слов у Мейдж, а, точнее, госпожи Ки Рей Лянь, пробежали по спине мурашки, но она, выходя за дверь, не задержалась и не оглянулась.
То, что мертво, должно мёртвым и остаться. Даже если оно вдруг оживёт.
Рыжую весёлую белокожую Тьярви она уже больше никогда не увидит. Так же как и не менее смешливую и сообразительную смуглянку Райну.
В коридоре, по счастливому совпадению, которому госпожа Мейдж уже не удивилось, она столкнулась с Иннуар и следующими за ней господами Аруной и Кэйто, которые прибыли почти одновременно. И незамедлительно пожелали осмотреть комнату, где всё случилось.
Отослав Иннуар заниматься текущими делами, и оставшись наедине с господами, Мейдж поведала обо всём, что узнала от Тьярви, не преминув отметить странности с датами рождения пострадавшего. Ещё вчера, выслушав исповедь Тори, которую привёл Кэйто, она убедилась, что любая деталь может иметь значение, пусть на первый взгляд самая незначительная.
Одобрительный кивок Кэйто и лёгкая улыбка Аруны подтвердили, что она всё сделала правильно.
Аруна, протянув руку, забрал у госпожи Мейдж опустевший флакончик с антидотом.
А затем, склонив голову и словно прислушиваясь к невидимому тиканью часов, повернулся к Кэйто. И спросил, казалось бы, невпопад:
— Господин дознаватель, если бы перед вами стоял выбор: верность клятве или благополучие сразу двух государств, как бы вы поступили?
Кестрель ни на секунду не задержался с ответом: