Герман изменился в лице. Новость была настолько неожиданная, что он не мог ничего сообразить в первую минуту.
— А теперь, — продолжал Гарниш, — советую вам успокоиться! Не хотите ли зайти ко мне? Вы увидите баронессу Рейнгард… Когда вспыхнуло восстание, посланник привез ко мне свою жену и детей и отдал их на мое попечение, говоря, что я, вероятно, принадлежу к числу заговорщиков. Сам он решил сопровождать Иеронима в том случае, если его величеству придется искать спасения в бегстве.
Герман чувствовал себя настолько расстроенным, что отказался от приглашения и отправился домой. Проходя мимо отворенных окон одной гостиницы, он слышал, как хозяин успокаивал свою жену: «Chere, Catherine! Bonnes nouvelles! Король в городе, мы победили!..»
VI. Просьба
Народное ополчение с рассветом достигло вершины горы, с которой открывался вид на Кассель и окрестности; и здесь глазам его представилось неожиданное зрелище. Перед ним на незначительном расстоянии находились королевские войска, расположенные в боевом порядке, так что вместо ожидаемого приступа предстояла битва в открытом поле. Тем не менее мужество не покинуло их. Они двинулись вперед, несмотря на превосходство неприятельских сил; но картечные залпы быстро опустошили их ряды. Дернберг показывал чудеса храбрости и присутствия духа, так как решился победить или обречь себя смерти; и она постигла бы его, если бы ополчение, состоящее преимущественно из крестьян, не обратилось в бегство и не увлекло за собой храброго предводителя. Солдаты кирасирского и других полков, принявшие участие в восстании, последовали их примеру и рассеялись в разные стороны. Только незначительная часть их осталась на поле битвы и отступила по команде офицеров, преследуемая неприятельскими выстрелами; к ним присоединились остальные предводители восстания, дворяне, чиновники и другие члены Прусско-гессенского союза. Весьма немногие добрались до ближайшей границы, где все было приготовлено для их бегства: одни были убиты, другие взяты в плен, в том числе Дернберг и Гейстер, которые были захвачены по дороге в Гомберг.
Между тем роковая тишина, наступившая по окончании битвы, и неизвестность были настолько мучительны для Германа, что он велел оседлать лошадь и выехал за город. Здесь увидел он печальное зрелище: обширная равнина была усеяна убитыми и ранеными; вооруженные отряды вели партии пленных. Герман сошел с лошади, сердце его усиленно билось — исход битвы был очевиден, но от кого узнать об участи Гейстера, Дернберга и других?
Ему недолго пришлось ждать: мимо него провели новую партию пленных, между ними он увидел Гейстера, который, по-видимому, изнемогал от усталости, но лицо его оживилось, когда Герман, не помня себя от горя, бросился к нему на шею. Слезы навернулись на глаза Гейстера.
— Бедная Лина! — проговорил он с усилием.
Герман пошел рядом с ним.
— Тебя нужно спасти, Людвиг! — шепнул он.
— Это невозможно! — возразил Гейстер. — Моя участь решена…
— Не падай духом, Людвиг! Остается одно средство — просить короля о помиловании. Не можешь ли ты назвать кого-нибудь, кто имеет на него влияние? Я совсем потерял голову…
— Нет, это был бы напрасный труд! Ни один мужчина не решится в подобном случае просить за государственного преступника. К Иерониму самый верный доступ через какую-нибудь легкомысленную даму, а ты знаешь, я не знаком с ними…
— Прекрасная мысль! — воскликнул Герман. — Я знаю женщину, которая имеет влияние на короля, хотя ее ни в коем случае нельзя назвать легкомысленной. Это прекрасная и высоконравственная личность. Она спасет тебя…
Герман замолчал, потому что в эту минуту они подошли к крепости, и он едва успел наскоро проститься со своим другом. Пленных ввели в железные ворота, которые тотчас же закрылись за ними, ввиду собравшейся толпы.
Герман отправился в старый замок, служивший зимней резиденцией короля, и велел провести себя в комнаты обер-гофмейстерины. В замке царила неразбериха из-за поспешных сборов к отъезду королевы. При первом известии о народном восстании решено было, что ее величество отправится в Страсбург; и, хотя победа осталась за королевскими войсками, но отъезд королевы не был отменен, тем более что она получила лестное приглашение от французской императрицы приехать в Париж.
Графиня Антония была крайне удивлена визитом Германа и велела просить его в свой кабинет. При виде его расстроенного лица, она с беспокойством спросила: