— Что с вами, фрейлейн Лина? — поддразнивал ее Герман. — Вы как будто взволнованы и задумчивы? Вы не хотели тогда слушать моей песни о плачущей невесте, — смотрите, не пролейте слез в день свадьбы.
— Этого никогда не случится! — возразила она с улыбкой. — Но меня смущает серьезный и молчаливый характер Людвига. Я знаю, что он занят бумагами и разными делами, и все-таки не могу быть спокойной. Иногда мне кажется, что я во всем виновата, и он не верит, что мы будем счастливы. Но я так люблю его, что он, глядя на мое счастье, сам почувствует себя счастливым… Спойте что-нибудь, и мне опять будет весело!.. Бросьте вашу работу, она не уйдет от вас, а меня скоро не будет здесь…
Герман сел за фортепьяно, но пение и музыка не могли рассеять беспокойства молодой девушки, она подошла к столу и указала на стоявший возле стул.
— Садитесь и слушайте, — сказала она. — Послезавтра у нас будет девичник и соберутся гости; я надеюсь, что вы примете самое деятельное участие в нашем празднике; затем вы позволите унести от вас фортепьяно и уступите на один вечер вашу комнату. В верхнем этаже соберутся пожилые мужчины, друзья Людвига и покойного моего отца — это все приверженцы старины, и мы приготовим для них угощение на французский лад, чтобы они привыкали к роскоши. Внизу будет веселиться молодежь, а здесь, наоборот, все будет просто, как в старину, чтобы молодые не забывали прежних кассельских обычаев. Вы можете присоединиться к кому хотите: к старикам или молодым, но я должна предупредить вас, что некоторые из моих подруг очень хороши собой, и если вы поклонник красоты, то вам не будет скучно…
Герман ответил, что он заранее уверен в этом и что никакие препятствия не помешают ему быть на девичнике.
На другой день, вечером, он отправился на квартиру обер-гофмейстерины в довольно тревожном состоянии духа. Загадочное приглашение знатной дамы настолько смущало его, что он почти готов был отказаться от него, и старался успокоить себя мыслью, что ему нечего стесняться, так как в нем, очевидно, нуждаются. Но он должен был убедиться, что в большом свете не особенно церемонятся с людьми его положения и не дорожат ими. Вместо обер-гофмейстерины его встретила молодая горничная-француженка и небрежным тоном объявила ему, что графиня у королевы и ждет его завтра вечером.
— Очень жаль! — сказал Герман. — Но я не могу прийти в это время.
Француженка с удивлением посмотрела на молодого человека, который отказывается от приглашения обер-гофмейстерины королевы, но сделалась учтивее. Заметив неудовольствие на лице Германа, она объяснила ему, что его адрес был не известен, и поэтому не было возможности известить его заранее.
— А сегодня, — сказала она, — графиня должна была отправиться к королеве по поводу приготовлений к прибытию его величества, которого ожидают на днях… Но чем должна я объяснить ваш отказ прийти завтра вечером?
— Я приглашен на девичник дочери моей хозяйки.
— Девичник! Qu’est се que c’est? — спросила горничная.
Герман улыбнулся и кратко объяснил немецкий обычай праздновать последний вечер, проводимый невестой в доме матери. Француженка нашла это «charmant»; ей особенно понравилось, что в честь нового хозяйства разбивают старые глиняные горшки.
— А через двадцать пять лет, — почему-то добавил Герман в назидание горничной, — празднуют серебряную свадьбу: супруги подкрашивают себе лица, чтобы казаться молодыми, и все кушанья варят в старой посуде…
Затем он сообщил свой адрес и сказал, что будет ожидать дальнейших приказаний графини.
— Я передам ваши слова! — объявила горничная, надменно кивнув ему головой на прощание.
XI. Девичник
На тесной улице, где жил Герман, уже начинало темнеть, когда стали съезжаться гости, приглашенные на девичник. Жених и невеста принимали их. Прежде всех появились подруги Лины, некоторые были недурны собой, но ни одна из них не могла сравниться с невестой, ни фигурой, ни красотой. Затем мало-помалу собралось и остальное общество; свадебные подарки складывались на особый стол.
В числе гостей обращал на себя внимание барон Рефельд, человек лет тридцати, худощавый и среднего роста. Он был первый раз в доме и, хотя явился с одним из старых знакомых госпожи Виттих, который рекомендовал его, как своего приятеля, но к нему отнеслись с недоверием. При том подавленном состоянии, в каком находилось тогдашнее гессенское общество, присутствие всякого незнакомого человека считалось стеснительным. В нем видели или тайного агента нового правительства, или проходимца, извлекавшего выгоду из чужеземного господства. Угловатые манеры барона возбуждали подозрение, так как они не соответствовали его стройной и гибкой фигуре и необычайной живости движений. Платье его, сшитое по последней моде, выказывало претензию на изысканный вкус и оригинальность. Из разговора барона можно было заметить, что он хотел выдать себя за светского человека, знатока живописи и вин, и при этом хорошего дельца, поглощенного биржевыми операциями. Он сделал попытку присоединиться к молодежи, придумывал разные «petits jeux», но все его предложения были отвергнуты, так что под конец он со смехом присоединился к зрителям.