— А где же дома? — спросил Репнин, оглядываясь, и в тот же момент понял, что они затоплены.
Навстречу шлюпке неслись по волнам обломки кровель, доски и бревна.
— Господин полковник! — откликнулся Бестужев, придерживая от ветра синюю фуражку. — Вон, глядите!
Репнин взглянул в указанном направлении. Сердце его сжалось. Прямо по курсу высилась небольшая роща. Стволы деревьев были скрыты под водой, а голые кроны облеплены людьми. Они сидели на ветках, прижавшись друг к другу, как воробьи, мокрые, жалкие.
Молодая женщина с младенцем на руках, заметив подходящую шлюпку, вскрикнула и, сорвав с головы косынку, стала размахивать ею, словно белым флагом. Увидев, что к ним идет помощь, люди зашевелились, послышались раздирающие душу вопли.
Когда Бестужев подвел вельбот к терпящим бедствие жителям, на деревьях началась настоящая давка. Дородные мужики, оттеснив более слабых товарищей по несчастью, прыгали с деревьев в воду, отталкивая друг друга, хватались за борт, орали, дрались за место в шлюпке, которая качалась и грозила перевернуться.
Репнин выхватил саблю.
— Назад! — крикнул он. — Зарублю первого, кто прикоснется к борту! Слушайте мой приказ. Сначала сядут дети, женщины и старики. Посмейте только ослушаться! Снесу башку каждому, кто самовольно полезет в шлюпку!
Услыхав его властный голос, паникеры притихли и, держась за ветки, стали ждать дальнейших распоряжений. Репнин оглядел несчастных людей. Его взгляд упал на женщину с грудным ребенком.
— Сударыня, вы сядете первой!
Постепенно воцарился порядок. Никто больше не толкался, не лез без очереди, напротив, мужчины переносили ребятишек, помогали женщинам, поддерживали стариков и старух. Репнин, Бестужев и матросы размещали, успокаивали и ободряли обессилевших, отчаявшихся людей. Перегруженный вельбот вскоре заметно осел, и князь обратился к оставшимся без места людям:
— Всем сохранять спокойствие. Мы доставим пострадавших в безопасное место, а потом вернемся за остальными.
— Как же! Так они и вернутся… — заворчал кто-то.
Тут же с деревьев послышались плач и причитания.
— Кто сомневается в моем слове? — повысил голос Репнин, а потом уже мягче добавил: — Терпеливо ждите, держитесь стойко. Все будут спасены.
Князь сдержал обещание.
Несколько раз уходил и вновь возвращался вельбот. Пострадавших размещали в ближайших военных казармах, богадельнях, церквях и монастырях. Среди спасенных было много раненых, но лишь немногие могли получить помощь. Мокрые, грязные люди лежали вповалку на голом полу.
Глядя на них, Репнин невольно вспомнил лето 1812 года, военный госпиталь в Смоленске. Стонущий муравейник человеческих тел… Но тогда была война. А теперь? За что кара Господня?
Часть спасенных горожан на шлюпке доставили в храм Покрова, возвышавшийся посреди коломенской площади, которая сейчас представляла собой бурлящее море. Облаченный в черную мантию протоиерей медленно шел по коридору в окружении священников, крестясь и раздавая благословения обессилевшим людям. Один из дьяконов его свиты охнул, встретившись взглядом с бледным окровавленным лицом, продрогшего мужчины.
— Господи, Боже великий! Ты ли, Федор?
Тот оглянулся и увидел бывшего соседа, недавно принявшего священный сан. Мать всегда ставила его в пример непутевому сыну-актеру.
— Да, это я, святой брат Варфоломей.
— Что с тобой? Кровь, на голове рана…
— Ударило в воде бревном.
— Сейчас, сейчас… Стой здесь и жди!
Дьякон осторожно пробрался к протоиерею и принялся что-то сбивчиво объяснять ему. Тот, не останавливаясь, кивнул, бросил мимолетный взгляд на Федора и проследовал далее. Но, не пройдя и пяти шагов, вдруг остановился и снова, теперь уже внимательно, всмотрелся в бледное измученное лицо Федора. Потом молча повернулся и снова зашагал по коридору храма, крестя на ходу спасенных прихожан.
Брат Варфоломей помог раненому подняться и отвел в свою келью.
— Ничего, ничего, — бормотал он, усаживая гостя на лавку. — Сейчас засветим лампадку. Бог милостив. На, держи! Переоденься в сухое.
Морщась от боли в голове, Федор сбросил с себя мокрую одежду и с трудом натянул монашеское рубище. Варфоломей одобрительно кивнул.
— Ну вот и ладненько. А теперь посмотрим твою рану. Я ведь не только дьякон, но и лекарь, благодаря Всевышнему!
Когда рана была промыта и перевязана, Федор повернулся к иконе и, взглянув на нее со слезами на глазах, перекрестился. Потом в изнеможении упал на лавку и забылся сном.