Вновь настала очередь улыбаться Максиму, словно посвященному в какой-то особый секрет.
Ким забеспокоилась: неужели эта улыбка — намек на то, что семья ее мужа принадлежит к тайным сторонникам чичанги? Она попыталась представить язычника Тонио, перерезающего горло жертвенному животному, — и ей удалось это слишком легко. Она содрогнулась.
— Ты говоришь, что между вуду и чичангой есть одно существенное различие. В чем же оно состоит, Максим?
— В легенде о Золотой Богине.
Она почувствовала, как страх ледяным обручем сжал сердце.
— Золотой Богине?
— По этой легенде, она придет с севера, из страны снега и льда. В ее честь написана баллада.
И он запел своим волнующим баритоном. Это была странная мелодия…
Максим перестал петь, и в комнате воцарилась тишина.
Ким была потрясена.
— Массальское древо — какого цвета его бутоны?
— Фиалкового, миледи.
Как ее глаза!
«Как зовут эту богиню?» — хотела спросить она, но не осмелилась. Потому что в глубине души знала ответ.
Имя богини было Ладорита. Золотая. Обожаемая…
В ту ночь Ким не могла заснуть.
Неужели Тонио выбрал ее из множества красоток в купальниках, ухаживал за ней и покорил, повинуясь не романтической страсти, а заранее разработанному плану? Возможно ли, что ей была просто уготована главная роль — как голливудской звезде — в драме царствующей, то бишь президентской, семьи?
Хорошеньких блондинок пруд пруди, но с фиалковыми глазами не так-то много.
И если все это так, то столь горькая правда объясняет многое, и всякие маленькие странности становятся на свои места: почему Тонио настаивал на том, чтобы, выходя на публику, она надевала все белое; почему придавал такое значение ее красоте и молодости, почему воздвиг ее на пьедестал, а сам развлекался со шлюхами…
Она не только его жена, но и своего рода подстраховка его будущей политики после смерти отца, символ национальной веры. Чтобы появляться на людях в случае возникновения беспорядков и усмирять страсти.
В конце концов, ее явление было напророчено: «Она придет с севера»… Ладорита. Любимая в на роде, в то время как сами Дюмены вызывали страх. В том, что их боялись, Ким не сомневалась.
Всего несколько недель назад, во время парада по случаю Дня Национальной Гвардии, на жизнь отца Тонио, бенефиция Тигра, было совершено покушение. К счастью, убийцы промахнулись, но Тонио с тех пор не расставался с револьвером.
— Мы живем в опасное время, котенок, — сказал он Ким.
Он брал с собой пистолет повсюду: в церковь, в гости, на спортивные состязания, на загородные прогулки… По возвращении домой он выкладывал его — заряженный и со взведенным курком — на ночной столик у кровати.
Ким ненавидела этот пистолет, как ненавидела все, связанное с насилием.
Однажды вечером, когда Тонио лег к ней в постель, он положил черный смертоносный ствол на ее живот.
— Убери его! — закричала она. — Убери его подальше от меня!.. Пожалуйста!
Тонио улыбнулся:
— Он никому не причинит вреда, пока не выстрелит.
А потом он сделал странную вещь: взяв пистолет в руки, осторожно просунул его ствол между ее ног. Она вздрогнула от прикосновения холодного металла, который очень медленно проникал все глубже.
Это было жутко… отвратительно… пугающе… Ким словно парализовало. Она лежала в полном оцепенении, наверно, целую вечность, пока ствол пистолета скользил внутрь и обратно словно огромная черная змея. К собственному ужасу, она вдруг почувствовала, как ее сотрясла волна оргазма.