— Надеюсь, я не слишком вам надоедаю, — говорил он при этом.
Ее веки вздрагивали в немом ответе: «Нет, нет!»
— Доктор Фрэнкл удовлетворен полученными результатами, — заявил он после четвертого цикла операций. — На днях вами займется отоларинголог, чтобы заново научить вас говорить.
Померещилось ли ему, что ее глаза улыбаются? Неужели это сообщение доставило ей радость, несмотря на постоянную боль, которую она испытывала? Питер решил, что понял ее правильно…
А через несколько недель она попыталась утопиться, но ее спасла та самая Кимберли Вест — бесстрашная американская девчонка…
После того случая прошло два года и много операций.
За это время она научилась доверять Питеру, который, по ее собственному утверждению, знал о ней больше, чем она сама. Его ошеломляли свойства ее памяти: она могла вспомнить самые незначительные события — что говорили люди, во что они были одеты; могла описать место и время какого-то действия, картину, висевшую на стене, — и все в мельчайших и точных подробностях. Из нее бы вышел идеальный свидетель…
Но во всем, что касалось главной трагедии ее жизни, мозг этой женщины по-прежнему представлял собой tabula rasa— чистый лист бумаги. Она страдала посттравматической амнезией, и события того ужасного дня (а скорее, ночи) оставались для нее такой же загадкой, как и для ее лечащих врачей.
— Я ничего не помню, Питер. Ни названия города, ни погоду в то время, ни почему я вообще там оказалась…
Она так глубоко запрятала свои воспоминания, что никак нельзя было до них докопаться — даже с помощью гипноза. По всему выходило, что личность ее обидчика так и останется вечной тайной.
Мысль об этом звере, свободно разгуливающем среди нормальных людей и, возможно, выслеживающем новую жертву, постоянно преследовала Питера. Но прежде всего его заботило благополучие и спокойствие своей пациентки; кроме того, она все равно не могла ничего вспомнить.
Ее амнезия, скорее всего, сохранила ей рассудок.
Несмотря на все его настояния, она всячески избегала общения с другими пациентами «Маривала», предпочитая сидеть в одиночестве на берегу озера и читать или кормить хлебными крошками лебедей.
— …Я бросила школу в шестнадцать лет, — сообщила она Питеру. — Я простая девушка из рабочих слоев и не привыкла якшаться с герцогинями и миллионерами.
— Воображаете их недостойными вас? — поддразнил ее Питер. У нее был по-настоящему ясный и пытливый ум, и Питеру доставляло удовольствие рекомендовать ей прочитать ту или иную книгу, или послушать новые музыкальные записи, или возить ее, тщательно укрытую от посторонних глаз, на экскурсии в близлежащие церкви и музеи. Короче, быть для нее как бы колледжем с одним преподавателем.
Однажды в виде развлечения он свозил ее в маленькое казино в Дивонн-ле-Бэ, где она попытала счастья, делая небольшие ставки. Она быстро уловила смысл и правила игры.
— Рулетка, — заявила она, — детская забава. А вот «двадцать одно» мне понравилось. Там, откуда я родом, это называлось «Блэк Джек». Но «двадцать одно» звучит шикарнее.
Питер рассмеялся: «шикарно» — типично американское словечко. Однако ему пришло в голову, что эта недоучившаяся в свое время девчонка сама постепенно становилась «шикарной» юной леди. А по мере того, как начали исчезать шрамы, — еще и весьма привлекательной.
— Это мой шедевр! — взволнованно воскликнул Рене Фрэнкл.
В полдень, когда должны были быть сняты последние бинты, весь персонал клиники собрался, чтобы стать свидетелями свершившегося чуда.
Она сидела во вращающемся кресле в круге света.
— Смотрите! — доктор Фрэнкл поворачивал ее голову то в одну сторону, то в другую. — Посмотрите на эти глазные впадины… на выровненную челюсть… — Пункт за пунктом он перечислял проделанные им операции, указывая пальцем на полученные результаты, будто имел дело с гипсовым манекеном. Питер поморщился: тактичность не входила в число достоинств доктора Фрэнкла. Наконец инвентаризация была закончена. Раздались аплодисменты.
— Ну что ж, мисси, — заговорил Фрэнкл по-английски с заметным акцентом, — мои поздравления! Наша работа завершена.
Завершится и работа Питера. Сегодня в пять вечера.
Она вошла в его кабинет с последним ударом настенных часов. На ней было синее платье джерси под цвет глаз, ладно обтягивающее ее гибкое тело. Часом раньше она побывала в салоне красоты, и теперь ее каштановые волосы были подстрижены по последней итальянской моде и выглядели легкими и пушистыми, словно птичьи перышки.