Ее вдруг охватила паника. Как бы поскорее отсюда выбраться? Он околдовал ее. Если она останется, он пустит в ход чары, несомненно дарованные ему самим дьяволом, и соблазнит ее.
И как она будет себя чувствовать, если уступит негодяю, который изнасиловал ее сестру и лишил ее разума?
Еще вчера Кьяра была уверена, что вступит с ним в игру: останется и пожертвует своим телом ради мести.
Но сегодня она поняла, что он может овладеть не только ее телом, но и ее сердцем, ее душою.
Она ему отомстит, но найдет другой способ. А здесь оставаться ей нельзя.
Но как убежишь в одном прозрачном чехле, даже если закутаться в покрывало? Все равно, подумала она. Надо бежать.
Схватив туфли, счастливо избежавшие участи другой одежды, и свой потертый кошелек, она открыла дверь, оказавшуюся незапертой, и выглянула в коридор.
Он был пуст, но из соседних покоев доносились рассерженные голоса. Только Кьяра собралась сделать первый шаг, как услышала звук открывшейся двери. С бьющимся сердцем она шмыгнула обратно.
— Ты мне за это заплатишь, — услышала она дрожащий голос Джульетты.
— Я уже заплатил. — Нетерпение слышалось в тоне Луки. — Разве не об этом свидетельствует ожерелье, которое у тебя на шее?
Зашуршали юбки, и Кьяра услышала стук каблуков по каменному полу.
— И не пытайся сделать это снова. Я не из тех, кто готов подставлять другую щеку. — Лука был явно взбешен. — Постарайся вести себя как дама высшего света, к которому ты, по-твоему, принадлежишь. Всего наилучшего, моя дорогая.
Через мгновение Лука вошел к Кьяре, увидел, что дверь распахнута, и спросил:
— Ты хотела убежать?
Кьяра покачала головой.
— Разве нет? — Раздраженный стычкой с Джульеттой, Лука чувствовал, как в нем растет гнев, который он не в силах побороть. — Ты лжешь! — Подскочив к ней, он схватил ее за плечи с такой силой, что она выронила туфли и кошелек.
— Так же, как и ты! — Она смело встретила его грозный взгляд.
— Что?
— Ты сказал, что мне нечего тебя бояться. Что ты не причинишь мне боли. — Помолчав, она закончила: — Ты лгал.
Лука отпустил ее плечи и взглянул на свои руки с отвращением.
— Извини. Как-то так получается, что ты пробуждаешь во мне все самое дурное.
— Очень удобно иметь рабыню, на которую можно свалить свои грехи. — Теперь, когда Лука к ней не прикасался, к Кьяре вернулась смелость.
— Знаешь, — сказал он, пристально глядя на девушку, — я начинаю верить, что твой отец действительно венецианский дворянин. Уж очень ты надменна и смела.
— Моя смелость не от отца.
— Помнится, ты говорила, что не знаешь, кто твой отец.
— Я сказала, что не знаю его имени. Я сужу о нем по его поступкам. — Кьяра невольно сжала кулаки.
— Ладно. Не собираюсь с тобой спорить. Мне нет никакого дела до того, кто твой отец и как его зовут.
— Тогда отпусти меня, чтобы я могла его найти.
— Не могу, я уже говорил.
— Тогда изнасилуй меня и успокойся. — Ей вдруг стало страшно от брошенного ею вызова, но она скинула на пол покрывало, оставшись в тонком, полупрозрачном чехле.
Если он насильно овладеет ею сейчас, ее душа будет спасена, решила девушка. А когда он, ослепленный страстью, потеряет бдительность, она его убьет.
— Я не отрицаю, что хочу тебя, Кьяра, но уже говорил, что насилие — это не мой удел.
Лука видел, как она смутилась.
— Я знаю, что склонен к насилию — видимо, это у меня в крови, — но поверь, я изо всех сил стараюсь его обуздать. Я буду обладать тобою, Кьяра, но только когда ты сама этого захочешь.
— Этого никогда не будет.
— «Никогда» — опасное слово. У меня теперь нет любовницы, и я посвящу все свое время тому, чтобы соблазнить тебя.
— Так вот почему Джульетта расстроилась. Как, однако, легко мужчина отделывается от надоевшей ему женщины!
— Именно так случилось с твоей матерью? Поэтому ты так ненавидишь отца?
Лука поражался тому, с какой легкостью Кьяре удавалось будоражить его эмоции. С тех пор как бедняжка Антония заплатила своей жизнью за их любовь только потому, что с самого раннего детства его брату Маттео всегда было нужно именно то, что принадлежало Луке, ни одна женщина не возбуждала в нем тех чувств, которые вызывала Кьяра.
Кьяра лишь пожала плечами, не желая рассказывать Луке о своей матери. Но ее тронул его мягкий голос. Давно никто не испытывал к ней такого сочувствия.