Часть первая АНГЕЛОЧЕК НА ОБЛАКЕ
Каролин
Ее самое первое воспоминание детства — как она стибрила телевизор.
Каролин исполнилось тогда четыре года. Случилось это, когда отец уехал в свою обычную командировку. Он постоянно где-то мотался — этот раз стал, кажется, третьим за последние шесть недель.
Каролин не раз уже видела имя “Архитектор Бартон Эндрюс” на металлических пластинках, вмонтированных в каменные стены зданий. Она еще не умела читать, просто узнавала знакомые буквы отцовского имени, ощупывая их пальчиками.
Должно быть, ее отец не менее известен, чем президент Эйзенхауэр, с гордостью думала Каролин. Она обращалась к улыбающимся прохожим, указывая им на доску: “Это мой папочка!” Но при этом еще не могла понять, почему отца так часто нет дома. В Нью-Йорке было все для счастливой жизни — и зоопарк, и тенистая игровая площадка, и улыбающийся привратник, который низко кланялся ей, когда она возвращалась с прогулки. Дома же стоял целый шкаф, заваленный игрушками, огромный телевизор и балкон с видом на Центральный парк, казавшийся таким крошечным с немыслимой высоты. Только папа зачем-то так часто покидал Нью-Йорк.
Каролин всегда становилось грустно, когда он складывал чемодан. Ей нравилось, когда папа был рядом. Ловкий, быстрый, красивый, от него приятно пахло, особенно после бритья и ванны. С ним было спокойно и уютно. В кабинете у папы были свои игрушки: бронзовое пресс-папье и фигурки из слоновой кости на шахматном столике. Ей нравился его смех и как он щекочет ее, прежде чем уложить спать. За обедом они играли в “Угадайку”, только такое случалось редко.
Впрочем, после его отъезда развлечений не убавлялось. Тогда Каролин могла проводить больше времени с Лаурой.
Лаура всегда была при девочке. Темнокожая и очень старая — на взгляд малышки, — она источала аромат тайны. Все в доме подчинялось ей, и потому она казалась Каролин доброй волшебницей. Лицо Лауры неизменно появлялось по утрам, словно взошедшее солнышко, едва девочка открывала глаза. Казалось, именно руки Лауры решали, сколько сахара положить в овсянку, а больные кости говорили, стоит ли при такой сырой погоде отправляться на прогулку в Центральный парк. И последний поцелуй перед сном тоже Лаурин.
Когда Бартон отсутствовал, ужин подавали не в парадной столовой. Каролин и Лаура устраивались на кухне напротив друг друга и наслаждались едой, которая им обоим нравилась, — кукурузой со сливками и консервированными персиками, — совсем не теми замысловатыми кушаньями, что Бартон велел готовить для своей дочери.
— Что будет, если ты, когда вырастешь, станешь послом в Китае или в Мексике? — в шутку спрашивал он дочь. — Тебе придется кушать все, что подают на приемах. Иначе эти страны обидятся и объявят нам войну.
Каролин не хотела стать послом в Китае или Мексике. Она хотела ужинать вместе с Лаурой, поедая ее восхитительную кукурузу, и так до конца жизни.
Поужинав, они с Лаурой играли в карты. Сражение затягивалось надолго, пока глазки у девочки не начинали слипаться. В финале она всегда выигрывала.
— О боже! Опять ты победила! — в притворном отчаянии всхлипывала Лаура и относила сонную любимейшую из любимых девочку наверх в детскую спальню.
Уложив ее в уютное гнездышко, Лаура рассказывала девочке странные, а порой и страшные истории. О Виргинских островах, откуда няня была родом. О людях, пляшущих вокруг костров в ритуальных масках. Девочке становилось жутко, когда она представляла бешено сверкающие глаза этих людей и маски, несущие смерть, но, пугаясь, она ни слова не говорила об этом Лауре. Ей не хотелось, чтобы однажды эти истории закончились.
Часто Бартон уезжал на уикенд, и это были великолепные дни.
— А можно, мы завтра пойдем к тебе домой? — спрашивала Каролина няньку каждый раз, как только отец отлучался пятничным вечером. — Ну, пожалуйста! Пожалуйста! какое дело. Только на слонов сажают самых маленьких.
Но самым увлекательным занятием в Луна-парке была другая игра.
— Ты подходишь к будке, а там человек дает тебе три кольца, и нужно накинуть их на три молочные бутылки. Если попала, получишь главный приз.
Каролин вся напряглась. Она знала, что услышит дальше.
— Хочешь увидеть, что я выиграла? Каролин кивнула.
Они прошли в комнату Иветты. Там в углу сидел розовый плюшевый медведь, ростом больше Каролин, больше даже Иветты, с алой лентой на шее и шелковым сердцем, пришитым на грудь.
Каролин вздохнула от зависти.
Иветта, наблюдая за ней, не удержалась от ехидной усмешки.
— Может, и тебе повезет, если ты когда-нибудь туда пойдешь.
Каролин довольно безнадежно кивнула. Сколько бы раз она ни заводила разговор о Луна-парке с отцом, тот не выказывал никакого интереса.
— Ничего. Не переживай, я могу тебя потренировать, — великодушно предложила Иветта.
Девочки занимались при каждой встрече. Расставляли перед крыльцом пустые молочные бутылки и накидывали на них картонные кольца.
Замахиваясь и целясь, Каролин с трепетом думала о плюшевом медведе, который так и ждет ее в своем Луна-парке. Она выберет не розового, как Иветта, — нет, ее медведь будет бирюзовый, и она уже придумала ему имя — Раджа. И когда Раджа попадет к ней в руки, она крепко-крепко прижмет его шелковое вышитое сердце к своему, трепещущему от счастья. И они вместе прокатятся на чертовом колесе. Он тоже съедет с большой горки. И будет вместе с Каролин бояться на карусели.
Каролин накинула кольцо на третью бутылку и улыбнулась.
В конце декабря Бартон отправился в Филадельфию на выходные, а Лаура с Каролин субботним утром нырнули в метро, чтобы навестить Дэйл и Иветту.
Тучи опустились низко, и от них веяло холодом. Гарлем после Рождества был заполнен выброшенными елками и кучами дурно пахнущего мусора.
Каролин чуть ли не бежала. Ей не терпелось встретиться с Иветтой и показать, что принес Санта-Клаус — большую говорящую куклу, Болтушку Кэтти. Каролин знала, что у Иветты никогда не будет своей Болтушки Кэтти, но ей обязательно надо было показать Иветте, что такая кукла есть у нее.
Когда Лаура позвонила, дверь распахнулась сразу же.
Иветта стояла на пороге. Она разглядывала Болтушку Кэтти.
— Мне подарили ее на Рождество, — объяснила Каролин.
Иветта одобрительно кивнула.
— Посмотри, что мне подарили, — сказала она, жестом пригласила Каролин пройти за ней в ее комнатку и указала на столик возле кровати.
Каролин оторопела. Во рту ее стало сухо.
Она увидела настоящее чудо — самый прекрасный кукольный домик, какой только могла создать искусная рука мастера. Он был крохотный, но не шел ни в какое сравнение с тем плюшевым медведем, который мгновенно перестал быть предметом поклонения для Каролин.
Она присела на корточки и заглянула в маленькое окошко с приоткрытой, выкрашенной в белое ставенкой. Сам домик был желтый, только оконные рамы и ставни — белые. И — о боже! — там внутри было множество комнат и лесенок, и все это напоминало реальность, только уменьшенную, как в сказке.
Коврики на полу, цветные занавески, кроватки, застеленные для сна, лампы и люстры, кастрюли и тарелки. Этот мир был так идеален и так трогательно хрупок, что казалось кощунством тронуть что-либо в нем.
— Там даже есть телевизор. — Иветта указала пальчиком, таким большим по сравнению с крохотным зеленым ящичком: экран величиной с лесной орех, торчит антенна длиной со спичку.
У Каролин хлынули слезы из глаз. Она стремглав выбежала из комнаты. Лаура догнала ее:
— Что с тобой, детка?
— Я хочу этот кукольный домик! Иветта вышла из комнаты, присела на ступеньку, внимательно слушая.
Лаура стиснула рыдающую Каролин в объятиях.
— Вот что я тебе скажу. Когда вернемся домой, сразу начнем строить твой собственный кукольный домик. У меня есть целая куча обувных коробок. Сделаем и кроватку, и занавески из лоскутков, а я свяжу еще коврики на пол.