Горный корпус — заведение военизированное и закрытое; учащиеся распределены по ротам, ими командуют фельдфебели и унтер-офицеры; помимо общеобразовательных и специальных предметов, изучаются ружейные приемы, маршировка, хоровое пение, фехтование, гимнастика и танцы. Форма учащихся: двубортный мундир, узкая черная портупея, шинель темно-серого сукна, каска, на которую в высокоторжественные дни водружался султан; к балам выдавались белые замшевые перчатки.
Распорядок дня исключительно строг: в семь часов барабанный бой возвещает «повестку» (побудку); в три четверти восьмого — построение в малом рекреационном зале; оттуда маршировали в большой рекреационный зал. Дежурный офицер рапортовал. Роты маршировали в столовую. Тут, на длинных столах, уже ждали кружки со сбитнем, покрытые круглыми булочками; сбитень — горячий напиток на меду, приправленный специями, — полагалось по утрам пить вместо чая. Считалось полезнее. В двенадцать кухонные солдаты разносили по классам в корзинах куски черного хлеба, посыпанного солью; таков утренний рацион. В час дня отделения снова маршировали — одни на плац, другие в рекреации. Классы, то есть уроки, были утренние и вечерние; после обеда и после вечерних классов кадетам дозволялось предаваться играм и забавам, «свойственным их летам». В восемь вечера садились готовить задания на следующий день; в девять с половиной ужинали; в десять с половиной барабанные палочки возвещали отбой.
Этот порядок никогда не нарушался и поначалу казался мальчишкам невыносимо однообразным; но очень скоро они привыкали и даже находили в нем притягательную прелесть. Дважды в неделю их выводили к Неве; там были оборудованы превосходные купальни. Купались с ранней весны до поздней осени, пока температура воды не опускалась ниже 13 — 14 градусов. Дважды в неделю выводили на прогулку по окрестным улицам — строем поротно, и не в одном окне раздергивались занавески и быстрые девичьи глазки пробегались по двубортным мундирам, черным портупеям и по юным лицам, упоенно-строгим, с едва заметным пушком над губой...
На весь Петербург славились балы, задаваемые Горным. К ним задолго готовились: декорировали залы, в вестибюле устанавливали кадки с экзотическими растениями. В означенный вечер зажигали бра, люстры, лампы — их было несметное множество. Гремел оркестр. В антрактах между танцами разносили фрукты, лакомства, напитки. Двери в сад распахивали, оттуда веяло свежестью... Надо сказать, что кадетов-горняков как отменных кавалеров и танцоров охотно приглашали на балы в другие институты — чаще всего в женский Патриотический...
Директором в первые годы учения Карпинского был Сергей Иванович Волков, генерал-майор, «красивый, видный, почти совсем седой мужчина лет около сорока пяти, прекрасно воспитанный, с изящными и аристократическими манерами». Воспитательную, как выразились бы сейчас, работу вели командиры рот полковники Жуковский и Добронизский. О последнем с симпатией писал Александр Петрович: «Вспоминаю о В.П.Добронизском, наблюдавшем за порядком той половины воспитанников, в которой я оставался все время моего пребывания в закрытом институте. Жизнь его была тесно связана с ними, и почти все время он проводил среди воспитанников. Когда Институт сделался открытым, он приходил на главное крыльцо Института, беседовал не без грусти с проходящими знакомыми ему студентами и быстро угас».
Воспитанник Горного А.Кавадеров оставил колоритный портрет Добронизского; поскольку за ним открываются подробности (выписанные не без юмора) кадетского быта, стоит его привести; но прежде маленькое дополнение: полковник в одном из сражений был контужен, отчего рот его перекосило, и он беспрестанно как бы отплевывался. «Чуть, бывало, заметит в ком-нибудь особую вялость или бледность лица, как уже встревожится и подзовет к себе:
— А, тьфу, тьфу, поди-ка сюда! Что ты так бледен?.. Нездоров? А? — и, спрашивая, заботливо оглядывает кадета и щупает ему голову.
— Нет, ничего, полковник...
— Врешь! Тьфу, тьфу... Сейчас же... Слышишь!»
В его строгой требовательности было что-то детское; подчас им овладевало раздражение, но подопечные легко ему все прощали.
«— Ты все врешь! Тьфу, тьфу... Врешь!.. Да! Ты дрянной мальчик, тьфу, тьфу... Дрянной!.. Я тебя высеку... тьфу, тьфу... больно высеку... Марш за мной!» — и с необыкновенной скоростью мелкими и частыми шажками несся к цейхгаузу (там отведено было место для наказаний). Розги в те времена были делом обычным; впрочем, Добронизский прибегал к ним крайне редко, ему «это было неприятнее всего» и если уж приходилось, то «сек обыкновенно слегка: не больно, единственно ради соблюдения формальности».
Всю корреспонденцию на имя кадетов получал ротный; у него же хранились их документы и небольшие денежные суммы, присылаемые родителями: по субботам и в предпраздничные дни он выдавал их тем, кому разрешалась увольнительная, у кого были родственники в Петербурге, за кем послан сопровождающий, а в ненастную погоду экипаж; в иных случаях из корпуса не выпускали. «Процедура совершалась в дежурной комнате; окруженный кадетами, усаживался Добронизский за стол и вынимал записную книжку.
— А сколько тебе? Тьфу, тьфу, — обращался он к вызванному по очереди кадету.
— Полтинник, — отвечал тот.
— Что? Полтинник! Тьфу, тьфу... Ах ты мотыга! Тьфу, тьфу... Будет с тебя и двугривенного.
— Нет, полковник, дайте, пожалуйста, полтинник... мне очень нужно.
— Нет, нет... тьфу, тьфу... И не проси. Больше тридцати копеек не дам.
— Ну, хоть сорок... Пожалуйста.
И, получив свое, кадетик удалялся и уступал место следующему».
По тому времени оснащенность лабораторий и учебных кабинетов Горного была отменной: макеты, колбы, глобусы, препараты, разного рода механизмы, реторты изготовлены лучшими отечественными мастерами; покупалось оборудование и за рубежом. Библиотека содержала тысячи томов на европейских языках, музейум, множество палеонтологических и каменных экспонатов. Особой славой пользовалась шахта — да, вполне настоящая, хоть и небольшая, вырытая во дворе. Опускались в нее по узкой лестнице, держа факел; внизу встречал маркшейдер и вел по галереям, квершлагам, штольням, забоям. В стены были искусно вмазаны отломки (шурфы) пород, привезенные из разных мест, так что по ходу экскурсии можно было получить наглядное представление о геологии. Словом, это было уникальное учебное пособие, каким редко какой институт в мире в то время мог похвастать.
Преподавался обширный круг общеобразовательных и горных дисциплин, причем излагались различные, иногда противоположные точки зрения на природные явления. Например, в химии противостояли друг другу две теории: унитарная и дуалистическая (согласно первой вещество имеет целостное строение, а химическая реакция и формула дают лишь относительное представление о составе вещества; согласно второй все тела имеют двойственное построение, подобно окислам и солям). Так вот, органическую химию читали по дуалистической системе, неорганическую — по унитарной. Впоследствии Карпинский весьма одобрительно отзывался о такой методе преподавания: она вводила ученика в атмосферу научных споров. В геологии властвовали две концепции: нептунистов и вулканистов. «Все из моря» и «все из огня» — так упрощенно можно передать главный тезис каждой из школ, между ними происходили ожесточенные дискуссии. Слушателям Горного преподносились и та и другая теории.
Излагались учения Кювье и Ламарка; первое отдавало апокалипсизмом («теория катастроф»), во второй сильны начатки эволюционизма. Наконец, широко обозревались труды Лайеля, гениального натуралиста и систематика.