Следующие три года я наведывался к деду раз в месяц, кроме зимы. Зимой - один раз, сразу после Нового года. Бабушке и маме я рассказал о поездах к деду, не скажу, что они обрадовались, скорее удивились и только спросили зачем оно мне. Первый раз у меня не было ответа, а второй раз они и не спросили. За три года я подкопил денег и установил возле оградки небольшую деревянную скамью на железном каркасе. Сидел довольный собой под ветвями ивы. Ветви скрипели, словно где-то вдалеке кричит ребенок, что сначала пугало. Суеверная жуть, что засела внутри, после первого посещения, растворилась. Иногда там было приятно находится, если не смотреть на забытье, в котором прозябали соседние участки. Особенно хорошо во второй половине весны и начале осени, когда солнце светит ярко, но еще не испепеляет все вокруг, как обычно происходит летом. Я сидел на скамейке с книгой, вспоминал школьного друга, который говорил, что любит заходить на кладбище, чтобы просто посидеть. В такие моменты я его понимал. Интересно, что смерть в разных культурах ведет себя по-разному. Dia de los Muertos, например. День мертвых в Мексике, Испании и паре-тройке других стран. Это не день траура. Праздник. Люди веселятся на кладбище, чтобы душа покойного вновь посетила их дом. Наверняка они грустят, плачут, утирают слезы и снова плачут, но есть место и радости. И возвращение души покойного в родной дом - не замечательная ли сказка? Наши души уходят навсегда. На небеса, в какое-то там царство. Жалко им что ли спуститься к нам хоть раз в году? После таких мыслей я напоминаю себе, что считаю себя атеистом. Я не верю в Бога, богов и богинь. Даже в локальных божков, нимф прудов и полей, домовых, банников и прочих жителей больших и малых пантеонов. Но приятно думать, что радость и хорошие воспоминания могут вернуть любимого человека обратно, хоть на один день. Любил ли я деда? Не знаю. Слишком мало я с ним общался, только в детстве и ни разу в зрелом возрасте. О нем у меня сохранились лишь обрывочные воспоминания. Помню: я сижу на диване, дед приходит и хитро щурится, протягивает мне что-то сладкое, но не дает сразу, дразнит; я пытаюсь его побороть, а он отмахивается от меня одной рукой и хохочет; к концу нашей схватки он сильно краснеет, бабушка его ругает и он уходит. Я тогда еще не знал в чем кроются их разногласия, но понимал причастность к тому бутылки, которую дед прятал между стеной и диваном, из которой он периодически делал пару глотков в перерывах между нашей борьбой. Помню, как протянул ее бабушке, а она забрала ее у меня так, точно это была палка динамита, унесла на кухню и больше я ее не видел. Не бабушку, а бутылку. По крайней мере ту самую. Я решил, что там какое-то сильное зелье. Дед потом еще приходил, оставлял новые заначки, а я добросовестно сообщал о них куда следует. Вот и вся память о нем. Когда я узнал о его смерти, мне тогда было лет 15, мне приснился сон: я видел карету, в которую запрягли не лошадей, а лебедей. Я решил, что видел, как улетела душа деда в этой самой карете. Не знаю, чем он жил последние годы, о чем думал. А хотел бы знать. Я ничего не сделал для него при его жизни, остается утешаться, что забочусь о нем после смерти. Молитв я, конечно, не читал. Зато покрасил оградку и срубил сухие ветви, свисающие над могилой, похожие на длинные тени от тощих рук какой-нибудь злобной диснеевской ведьмы.
***
На третьем курсе у меня появилась девушка. Первая во всех смыслах. Хоть я и говорил, что в школе у меня уже была подруга, и все у меня с ней было, но я-то знал, что лжи в тех историях, как тараканов в общаге, где я жил. Да и самой девушке я врал. Говорил, что опытный во всех этих делах, все уже умею. Какого же было ее удивление, когда мой опыт отказался проявиться при первой же попытке. От страха? Конечно! Но я хмурил брови и рассуждал: от чего же это случилось? Совсем не ясно...
В итоге все случилось. Это мне ничего не стоило: закрыть любимые сайты и не заходить туда пару дней. Все случилось на радость мне и ей. Все остались довольны и были довольны первый год. Потом начались ссоры и ругань, я начал подозревать неладное, когда их стало больше чем секса. «Ты бесчувственный, ты слишком спокойный, тебе все безразлично», говорила она. Я просил ее не орать и отвечал, что не хочу, чтобы все соседи слышали о наших разногласиях, и только поэтому сам не ору. Стены в общежитии не могли заглушить даже сигнал микроволновки - это правда, но когда мы занимались сексом, меня совсем не заботила звукоизоляция. Наверное, мне и правда было все равно.