Катя молчала. Она стучала пальцами по экрану телефона. Наверное, писала гневны отзыв на рецепт, хотя когда я подсолил заготовку - получилось вкусно. В итоге она ушла с кухни.
- Ка-а-ать, - крикнул я, перебивая мини-взрывы на сковороде, - все нормально?
- Да! Я сейчас, - отозвалась она.
Она вернулась, когда я закладывал следующую порцию. Вилкой я нацепил свежий сырник, подул на него и откусил закрыв глаза. Горячий, что сначала помешало ощутить вкус, а потом сладкий, мягкий, однородный, и даже хрустит. Что-то щелкнуло слева от меня. Я открыл глаза, Катя сидела на стуле, на коленях лежал фотоаппарат, направленный дулом в мою сторону.
- Убит, - сказал я и закатил глаза.
- И как сырник?
- Отлично. Попробуешь?
- Нет, дождусь когда все будет на столе. Мы еще сметаной зальем все это дело.
- Обязательно. Зачем ты меня сфотографировала?
- Решила, что могу поймать свой кадр.
- Теперь я увижу себя на твоей фотовыставке? Блин, ты бы сказала, я бы хоть пресс напряг или грудь выпятил, - естественно ни о каком прессе речь не шла, а грудь не стоила того, чтобы ее выпячивать.
- И так хорошо, - она посмотрела фотографию и положила фотоаппарат на подоконник.
- Ты не опаздываешь? - спросила она, когда мы сели перед тарелкой сырников и двумя чашками черного чая. - Фестиваль насилия не начнется без тебя?
- Он пройдет в «Сатурне». Если что, я увижу кровь отсюда.
- О, отлично. Можно не спешить тогда.
Катя бросила на первый сырник большую ложку сметаны, наколола сырник на вилку и откусила половину. Вся верхняя губа укрылась сметаной, как клумба первым снегом, даже зацепило кончик носа. Она не заметила этих перемен в образе. Она закрыла глаза, как я прежде, и дала вкусовым рецепторам изучить золотистый, еще теплый продукт. Она так самозабвенно это делала, что не услышала, как я взял ее фотоаппарат. Кое-как я догадался, как его включить. Раздался щелчок. Она перестала жевать, сырник замер у нее за щекой, о чем говорил небольшой комочек. Но глаза она не открыла. Плотно сжатые губы держались, чтобы не растянутся в улыбке. Она медленно дожевала, провела языком по губам, открыла глаза и положила вилку на тарелку.
- Положи камеру, - сказала она.
Я положил.
- У тебя сметана вот тут... - я убрал каплю с ее носа, а она даже не моргнула.
- На носу, говоришь? - она набрала полную ложку сметаны. - Ты тоже запачкался, - сказала она, приглядываясь.
- Да? Где?
Глава 16
В 8:03 я забежал в «Сатурн». Возле стойки администратора стоял мой приятель. Когда я зашел, он смотрел на часы, висящие над мониторами, в которых мельтешили люди в кимоно. Заметив меня, он посмотрел уже на наручные часы.
- Сань, блин, опаздываешь!
- Прости, Ромыч, форс мажор. Это сюда столько машин приехало, да? - надевая халат, спросил я. - Вся стоянка забита.
- Там еще с той стороны машин двадцать стоит, - сказала администраторша и указала, где находилась та сторона.
- Держи пропуск, - он набросил мне на шею пропуск на веревочке.
На закрытой пластиком бумажке красовалась надпись «врач». Ее сунунли туда сразу после распечатки: по пластиковому футляру растянулся след черной краски, сами буквы смазались и казалось, что это какой-то эффект означающий, либо стремительное движение врача вперед к знаниям, либо подальше от пациента.
- У тебя пена на шее.
- Пена? - брился я прошлым утром, откуда же взяться пене. Я провел рукой и на пальцах остался белый след. - Это сметана, - объяснил я, хотя скорее только запутал Ромыча, который все заглядывал в коридор откуда стайками выбегали крошечные самбисты.
- Нихера ты кушать, - сказал он.
Мы ведь так и не доели сырники. Катя запустила в меня ложкой сметаны, и убежала. Я погнался за ней. Она прыгнула в кровать и накрылась одеялом, а я по пути забежал в ванную и смыл сметану отовсюду, кроме губ и носа, так мне казалось. За ушами я не проверял. Я вырвал одеяло из ее рук и стал целовать ее сметанными губами. Размазал немного по шее, немного по ключицам и чуть ниже на груди. Она напомнила мне, что вчера не дождалась меня после душа, и я должен за это извиниться. Я сказал, что мне пора одеваться. А она напомнила, что «Сатурн» рядом и никуда от меня не улетит.
- Да, вкусные были сырники, - оправдывался я перед Ромычем. - А зачем это? - я показал на пропуск.
- Сейчас увидишь.
Он пошел дальше по коридору, я за ним. Проход в спортивный зал был большим, но одна дверь не стали открывать, а перед второй стоял человек в черной форме и берцах.