- Вижу, что первая, - сказал преподаватель, не сводя с меня глаз. Ртутная лампа над его головой трещала и щелкала, отбрасывая на очки туманный блик. Его глаза то появлялись, когда лампа тускнела, то скрывались за белизной, когда он загоралась во всю силу. - А ты второй, верно? Второй по списку? - спросил он.
- Карпов, да. Второй по списку, - сказал я.
Он довольно хмыкнул и продолжил отмечать присутствующих. Порядковые номера его больше не интересовали.
Всю первую пару он говорил. Говорил о себе. Рассказывал о службе в военном госпитале, рассказывал о том, как он работал в Чечне, а до этого в Афганистане. Как солдаты случайно наступали на мины, как некоторые специально взрывали капсюли в руках, чтобы избежать войны - предпочитали инвалидность передовой. Рассказывал, как он работал в госпитале, неподалеку от которого, в нежилом доме, засел снайпер врага. Снайпер вел обстрел по выходящим из дверей госпиталя, по подъезжающим машинам, даже по окнам палат. Так продолжалось два дня, пока по балкону не выстрелили из гранатомёта. Он не совсем говорил, скорее - орал. Он ничего не сказал про снаряд, что взорвался радом с ним, но после первой же пары мы дружно сошлись на том, что снаряд точно был.
На следующий день он опять говорил всю пару. Но теперь это был экскурс в политику и историю СССР, хотя по расписанию у нас шел цикл травматологии.
На третьей паре он впервые спросил, какой мы курс. Мы ответили, что шестой, после чего он спохватился, ведь у нас совсем другая программа, и переключился на рассказы о гражданской войне в Америке.
На четвертой паре он спохватился во второй раз.
- У вас ведь должна быть курация?
Мы молчали, ведь не знали плана занятий, зато мы стали разбираться в американских генералах второй половины девятнадцатого века.
- Что молчите?! Ладно, будет вам курация, - сказал он и пропал на полчаса. Вернулся он с пятном кофе на воротнике халата и с розовым квадратным стикером.
- Делимся на пары, - объявил он. - Вас восемь, а это значит, сколько будет пар? Доктор Карпов, ваше мнение?
- Четыре, - ответил я, игнорируя его ухмылку.
- Верно, доктор Карпов. Вы будете с первой по списку... - он перечислил все пары, хотя мы и без него знали, кто за кем идет. - Я договорился с пациентами, вас ждут. Первая пара идет в палату «301». Номер на табличке не ищете: он давно стерся. Это вторая палата от сестринского поста. Над ней еще лампа не горит, - крикнул он вслед, когда мы вышли из учебной аудитории.
Мы шли по лестнице и обсуждали, что значит не горит лампа. Была ли это отсылка к известной песне, а может это какой-то военный термин? Решили, что это нельзя воспринимать буквально.
- Товарищ лейтенант, лампа не горит!
- Вот и все, Алешка, вот и все...
Разыграл я сцену на два голоса. Староста отмахнулась, но не смогла скрыть улыбку.
- Мне больше нравится версия про песню. А вообще, спросим на посту, как всегда делали, - сказал она.
Спорить не стал. В конце концов она староста.
Поднялись в отделение. Время было около десяти утра, и в длинном коридоре не горела ни одна лампа. Пост с сестрой резко выбухал в коридор, как грыжевой мешок. Сестра едва выглядывала из-за стойка поста. То была тучная женщина с короткими, крашенными в черный цвет, волосами. На самом деле, пока она не подняла голова, и мы не увидели ее лица, трудно было сказать, какому полу принадлежит существо перед нами. Бесконечные складки хиркостюма, вторящие складкам тела, утаивали от наших глаз вторичные половые признаки существа за стойкой. Однако журнал косметики, розовый цвет хиркостюма, - хотя староста настаивала, что коралловый, - да и факт покраски волос, наводили на мысль, что это все же медсестра, а не медбрат.
- Извините... - обратилась к ней староста.
Пока она уточняла у медсестры, в какой палате наш пациент, я стал разглядывать коридор отделения. Он был шире того, по которому мы бродили на первом этаже; он был выше того, что привел мою группу в учебную аудиторию. Коридор отделения травматологии походил на неф старого собора, некогда готического, избавленного от вычурности острым шпателем, молотком и пилой. Разделение палат из коридора угадывалось по пилястрам. Я решил, что раньше это были круглые колонны, но какой-нибудь госинспектор подошел к одной из колонн поближе, сдвинул очки на нос и приблизился еще, так, чтобы ресницами мог стряхнуть с них пыль, и сказал не положено, обтесать. Тогда я понял: большинство старых клиник похожи на обтесанные памятники искусства, приведенные к стандарту современной системы здравоохранения Российской Федерации. Хотя, скорее всего, к такому виду их привели еще в советское время. А нечего было выделяться. Все должно быть как у всех! Одинаково никак. Постно и серо.