Хозяин «Фрегата» и мой знакомый придерживались одной философии. Хоть я и не знал правил содержания магазина, но подозревал, что яйца и кока колла, не должны стоять в одном холодильника, а йогурт 2015 года выпуска стоило бы убрать из первого ряда хотя бы на последний. Однако столик для распития поразил белизной. Он сиял, точно в рекламном ролике, не хватало только единственной лампы, что освещала бы его сверху. Вблизи я разглядел, что у столика сбиты края от бесконечного использования в качестве открывашки. И хотя позади на крючке висела настоящая открывашка, по-видимому, открывать с помощью стола было куда интересней.
На витрине возле кассы, - между орешками со вкусами шашлыка и зелени, и ломтями соленой рыбы, - находилось царство быстрых углеводов.
- Здравствуйте, - сказал я, выбирая, что сохранилось лучше: мятый сникерс или полуоткрытый твикс. - Можно мне... давайте сникерс. - Мятая, но целая упаковка гарантирует невмешателсьтво извне, что внушает чуть больше доверия.
Продавщица встал со стула, щелкнула крышкой чехла от телефона и потянулась куда-то за коробки с сигаретами. Из темноты она извлекла сникерс.
Я расплатился картой и только после этого посмотрел на упаковку. Увидел разорванный край, через который выглядывала шоколадная оболочка.
- Можно заменить? - спросил я ее.
- А чего?
Я посмотрел на продавщицу. Хоть я уже пару минут находился на борту «Фрегата», но так и не посмотрел на боцмана.
- Простите, вы Виктория Дмитриевна?
- Ну, я.
- Я вам писал вчера. По поводу вашего отца.
- Вот ты кто. А я думаю, что за тип околачивается возле магазина. В автобус не садиться, в магазин не заходит. Решила, грабитель!
Она улыбнулась и чуть прищурила глаза, точно последняя фраза была вовсе не шуткой, а скорее вопросом.
- Что вы. Какой я грабитель,- забыв про разорванную упаковку, я сунул сникерс в карман. - Меня Александр зовут, и, как я вам уже писал, мне нужно поговорить с вашим отцом.
- Можешь передать через меня.
- Извините, меня просили сделать это лично.
- Кто? Тетя Нина, царствие ей небесное? Нина... как ее там...
- Васильевна, да. Нина Васильевна просила лично ему кое-что передать. Точнее сказать.
- И что же сказать?
Я вздохнул.
- Не могу, понимаете. Это просьба Нины Васильевны. Лично для Дмитрия Евгеньевича. Последняя, можно сказать, просьба.
- Чего же ты раньше не объявился. Да и как же она просила, если сама года два назад, как умерла? В завещании поди?
В глазах ее что-то сверкнуло. Я не сразу понял, что.
- Можно и так сказать. А почему вы так сказали?
- Как?
- Чего же ты раньше не объявился. Разве уже поздно, чтобы поговорить с Дмитрием Евгеньевичем? Я могу и завтра подойти. Вы мне скажите только место, и я подъеду. Какое время ему удобно?
- Время? Да нет у него никакого времени, Саша, - сказала она и села на маленький стульчик за витриной. Рак у него.
- Так он уже?..
- Нет, но скоро совсем. Мы за ним дома уже не могли ухаживать. Сдали в хоспис, на последние недельки, - она поджала губы. - У меня ведь дочери две. Одна еще маленькая, а тут такое. Он сохнет на глазах, Саш. Каково ей это видеть? А мне каково? Сколько могли, столько и ухаживали. Больше сил нет. - Она сжала губы. Зажмурила глаза и открыла, глядя на лампу над головой. Слез у нее не осталось. - А от больницы-то какой толк? Пришел он, жаловался, что в туалет сходить нормально не может. Ему что-то там прописали и отправили домой. Мы потом пришли опять, я с ним пошла. Пока скандалить не начала, они там даже не пошевелились. Опять хотели отписать и домой отправить. Я так орала, сказала, что буду снимать на телефон, какой у них там пиздец! Только тогда дура та на дообследование отправила. Неделю спустя сказали, что рак. Ему потом еще легкие сняли, сказали что там уже эти пошли...