- Так им и скажи.
- А я так и говорю, Сань. Ты, кстати, не в диспансере проходил цикл на четвертом курсе?
- Во второй детской, возле рынка.
- Тогда я тебе сейчас расскажу, что из себя представляет сам диспансер. Ты отложи шаурму, чтобы не поперхнуться.
Но я не отложил. Шаурма была из говядины, да еще и на углях. Как такое отложить?
- Во-первых - пару лет назад старый диспансер снесли, а на его месте посторили жилой дом. Теперь диспансер находится в какой-то кустарной пристройке над гаражами - врачи спортивной медицины сидят под самой крышей. У меня в кабинете буквально косой потолок, потому что надо мной крыша. Я голубей слышу, как они стучат лапками по железному покрытию! Во-вторых - рядом с диспансером проходит трамвайная линия. Насколько рядом, спросишь ты. Настолько, что у меня ручки со стола падают, когда трамвай проезажет. В-третьих - чуть подальше, метрах в двухстах стоит церковь и регулярно бьет в свои колокола. В-четвертых - рядом находится какой-то проклятый перекресток. Наверное, во времена, когда еще не было автомобилей, на нем призывали дьявола и не единожды. Каждый день ДТП. Каждый день, Саня, понимаешь? Вот я и слушаю оркестр: трамвай, колокола и сирены скорых и полицейских машин.
- Симфония России.
- Это жуть. Особенно зимним утром, когда за окном нифига не видно.
- А зарпалата?
- Ну, я же ординатор и работаю на ноль семьдесят пять. Вместе с соревами выходит... тысяч двадцать пять.
- У тебя стипендия есть?
- Есть.
- А сколько сейчас платят?
- Одиннадцать.
- Мне говорили десять.
- Ты что, тут же добавили недавно. Теперь ровно одиннадцать тысяч.
- Тридцать шесть, выходит. Нормально так-то. Если живешь один, как ты - вообще нормально. Можно даже и откладывать спокойно.
- Я и откладываю десятку каждый месяц. На самом деле, знаешь, диспансер - место не плохое, но вот одно большое но. По сути в чем его цель, если кратко: обследовать спортсмена на предмет возможности занятий спортом и либо отправить дальше совершенствоваться, либо запретить. Если запретили - варианта два: либо вылечить и разрешить спорт, либо запретить с концом, если паталогия, так скажем, неизлечима. Но у диспансера нет ресурсов, чтобы лечить. Там максимум массаж и электрофорез - все. В основном мы оправляем на лечение по месту жительства. Но разве кого-то остановит какой-то врач из диспансера? Боксеры с сотрясением продолжают заниматься, спустя неделю. Ребята со сломанными руками и ногам возвращаются к тренировкам чуть ли не в день снятия гипса. А те, кого мы отстраняем от спорта в принципе, все равно тренируются и участвуют в соревнованиях. Вопрос: нахрена мы все это делаем? Кого волнует диспансер, если они получают от нас запрет на занятия спортом, но продолжают тренироваться. Уведомление мы сами отвозим в спортивные школы. Лично вручаем завучам и директорам. Они не могут быть не в курсе.
Он выпил стакан пива, немного передохнул и спросил:
- Слышал про профессиональное выгорание?
- Кончено.
- Один из критериев - это когда ты не видишь результат своей работы. Работа впустую так сказать. Так и получается. Никому нет дела до нашей работы, до наших заключений и обследований. Все эти пробы, тесты и так далее. Какое дело тренеру до того, что у ребенка низкая работоспособность?
- Никакого?
- Именно. Срал он на это. Прямо через свои спортивные штаны. Заведующая говорит: «Вы думаете мы тут для себя работаем? Мы работаем для спортсменов!». Я чуть в голос не заржал, честно. Для спортсменов, как же. Видел сегодня на твоем ковре боролся парень с витилиго?
- Да, первое место взял.
- А тут был отбор на Россию. И он прошел, как ты уже понял. Только он прошел месяцев назад у нас медосмотр и он не допущен до спорта в принципе. Не из-за витилиго, конечно. Там в детстве у него что-то было. По-моему онкология, но точно не скажу. А парень выиграл региональные соревнования. Тот же парень, которого наша комиссия чуть ли не инвалидом признала! Мы работаем только для прокурора. Только для проверок. Вот, что я думаю.
Мы просидели почти до девяти вечера. В восемь пятьдесят мой приятель вспомнил, что пора бы и домой ехать, а то после девяти придется платить на три рубля больше. Я подождал вместе с ним автобус, после чего перешел дорогу и пошел домой.
Район города, в котором мы с Леной сняли квартиру, носил странное название, созвучное с тем, как кто-то удивился: «Как ж так?». Я решил, что это местный жаргон, ведь некоторые районы города называли «Париж», «Милан», но оказалось наоборот. Это самое настоящее историческое название района. Этот холм, на котором микрорайоны рассыпались, как прыщи по щекам подростка, носил такое название со времен основания города. Вопросу этимологии посвящена даже страница на википедии. Если вкратце, есть две версии: либо это слово тюркское и имеет отношение зимовкам для кочевников, либо это какое-то убежище в котором гнали алкоголь. Глядя на пивные магазины на первых этажах, я больше верил второй теории. Пусть с тех пор прошли века, но алкоголь тут также в почете. А вот тюрков нет. Только цыгане. Но их сместили к самому основания холма, где одни деревянные дома. Я лично ничего не имею против них, но они точно не занимаются воспитанием детей. При мне группа подростков цыган набросилась на машину, разбила несколько фар, лобовое стекло. Боковые зеркала они оторвали и бросили на балкон второго этажа ближайшего дома. Причиной агрессии послужило то, что женщина посигналила им, когда пыталась припарковаться. Помимо проблем с цыганами была проблема с вывозом мусора. Нет, его вывозили, но так редко, что пакеты, пролетающие мимо наших окон, цепляющиеся за ветви деревьев, за антены машин, за бродячих собак - уже привычная картина. Кстати, о собаках. Они бродили настоящими стаями. И не пестрыми стаями, какие бегают в центре города, а целыми семьями. По внешнему их виду можно составить задачу по генетике. Папа и мама цвета молочного шоколада, с черными пятнами. Какова вероятность рождения щенка с такой же окраской, если известно что цвет шерсти наследуется по аутосомно типу? Не знаю, какой из признаков доминантный, какой рецессивный, я все-таки таки не генетик, но идею запустил в космос идей. Может, кто-то перехватит.