Мы прошли по протоптанной в траве дорожке мимо «Алмаза», прошли между «Сатурном» и рядом гаражей и вышли к проезжей части. Справа от гаражей находился ангар, высотой в два этажа, входы к которому были завалены досками и какими-то канистрами. За ним я и нашел магазин.
Поводок я привязал к велосипедной стоянке. Продавщицы еще зевали и медленно бродили между отделами. Одна из них выкатила тележку с рыбой из холодильной камеры и потерла ладони друг о друга, прямо как муха потирает лапки. Помимо меня в магазине было два покупателя. Мужчина в синей робе, который стоял возле стеллажа с кошачьим кормом, а сам косился на еще закрытый алкогольный отдел, и полная женщина, которая забивала корзину подсохшими пирожками: вчерашнюю выпечку продавали со скидкой.
Десять минут спустя я вернулся. Катя окончательно проснулась. Она сидела на заправленной кровати, которая оказалась раскладным диваном, сидела она свернув ноги, на манер йогов, и говорила по телефону.
- Нет... - сказала она со вздохом, словно говорила это не в первый раз. - Нет... не знаю... да не знаю! Жень, не капай, а?
На другом конце ей что-то говорили. Катя заметила меня, показательно надула щеки и закатила глаза.
- Может быть, - ответила она. - Может да, может - нет. Пока рано говорить, Жень.
Пока Женя говорила, Катя встала и подошла к окну.
- Давай закругляться, Жень. Да. Да, я сказала. Все, пока!
Катя положила трубку и пришла на кухню.
- Все в прядке? - спросил я, доставая продукты из пакета. - Ты с соседкой разговаривала?
- Да, с Женькой. Надо же человека предупредить, что кто-то спит на ее кровати.
- И как она отреагировала.
Катя неопределенно махнула рукой.
- А, не бери в голову. Она не против. Тебе помочь с этим омлетом?
- Конечно, нет. Ты мне только дай глубокую тарелку и еще одну плоскую, а дальше я сам.
Катя подала мне тарелки и ушла в ванную. Омлет получился лучше, чем тот, который я готовил на старой Лениной сковородке: она имела небольшую выпуклость ровно по центру, словно ее некогда использовал кот Том, при покушении на мышку Джерри. Эта самая возвышенность в центре и служила средоточием тепла, отчего все пригорало именно в центре, тогда как периферия не жарила, а варила, тушила и парила. Все, что угодно, но только не жарка. Чтобы приготовить испанский омлет, его требовалось перевернуть, а Ленина сковородка цеплялась за середину, и стягивала схватившуюся корку, обнажая еще не прожарившееся нутро. Пару раз я пытался его приготовить, и каждый раз просто перемешивал все, в некую картофельно-яичную кашицу. Да, есть можно, но золотистый, ровный, пирогоподобный омлет никак не получался. На Катиной кухне у меня получилось с первого раза.
Степа сидел между мной и столом и как-то вынужденно смотрел за моими манипуляциями. Взгляд его был просящим и в то же время уставшим. Казалось, он понимал, что как типичный пес, а тем более мопс, он должен клянчить еду, но возраст останавливал. Я кинул ему зажаренную каплю омлета, что прилипла к стенке сковородки. Он долго толкал ее носом по полу, пока, наконец, не показался голодный розовый моллюск и не уволок ее в недра Степиной пасти.
- Ка-а-ать, - позвал я, когда разделил пухлый, золотистый диск омлета на две порции, - пошли!
- Нифига себе, - сказала она. - Это омлет? Похоже больше на пирог.
- У тебя, кстати, классная сковорода. Одно удовольствие готовить. Ничего не пригорело, в самый раз зажарилось. Слушай, - я провел вилкой по корочке омлета, извлекая аппетитный хруст.
- Вот уж неожиданный комплимент: «классная сковорода». Или это опять эвфемизмы?
- Боюсь, я даже не знаю, что это.
- Это когда ты не можешь называть слова своими именами, и применяешь такие вот скрытые намеки.
- И на что может намекать слово «сковорода»?
- Не знаю. На мою круглую попу? - Катя шлепнула себя по попе и села за стол. - Выглядит вкусно... - она взяла нож и вилку, рассмотрела свой кусок как хирург рассматривает операционное поле, таким же уверенным движением отрезала кусочек и съела.