Ближе к городу он перешел на быстрый, затем на обычный шаг; и вот, остановился в нерешительности. Прилив радости спал, сдержанный, наконец, его разумом, оставив после себя лишь легкое, приятное воспоминание и сознание того, что — начало постижению человеческих тайн им положено. Но — что следует делать дальше? Идти в город, к ней, играть до конца эту роль — готов ли он к этому прямо сейчас? да и хочет ли с самого начала затевать игру по чужим, как ни взгляни, правилам? — довольно и того, что несколькими минутами ранее он был чуть ли не погребен под волной еще незнакомых, а потому не подвластных ему до конца чувств.
Был уже настоящий вечер; солнце давно скрылось за чуть видневшимися вдалеке дубовыми кронами на холмах, однако небо еще полыхало и над ними, и в противоположной стороне, где облака оставались пока ярко освещены снизу; было еще довольно светло. Карр вновь, медленным шагом, так не похожим на стремительное движение его прежнего могучего тела, двинулся к видневшимся уже совсем близко окраинным улочкам, разбегавшимся от места, прозванного, почему–то, «торчком», где единственная грунтовая дорога от каменоломен переходила в мощеную брусчаткой главную улицу, плавно заворачивающую далее к базарной площади.
Оттуда, из–за поворота, уже появилась маленькая девичья фигурка; завидев его, еще не чувствуя настоящей беды, она бросилась чуть ли не бежать навстречу:
— Боже, что–то случилось? Я знаю, случилось — что–то нехорошее, да? — предательски ломким голосом стала она спрашивать, еще не дойдя до него. Карр не двигался с места, молчал, не зная, что предпринять.
— Что с тобою, ты ранен? — вспомнила она фразу из единственной, прочитанной ею когда–то книжки. — Или… ты разлюбил меня? — подходя ближе, почти лукаво потребовала она ответа на сакраментальный вопрос, который от сотворения мира женщины задавали мужчине в подобных обстоятельствах. Она хотела, вероятно, и еще что–то сказать, спросить, но, приблизившись, вдруг запнулась и уставилась на него во все глаза; попыталась улыбнуться, даже хихикнуть, будто глупой шутке — но это у нее не получилось. Она попятилась, затем вновь остановилась, продолжая шарить испуганным взглядом по его лицу. Карр решился, наконец, чуть ослабить хватку, которой он сдерживал бьющегося внутри юного, первый раз влюбленного мальчика, что постепенно терял разум от этой сцены и железных пут, сковывавших его, не дававших сказать ни слова, сделать даже вдоха. Он, наконец, шагнул, и руки его поднялись и протянулись вперед, чтобы обнять, быть может, погладить, успокоить ее — но она немедленно отшатнулась, также выставив перед собою ладони, не то защищаясь, не то умоляя, качая как–то укоризненно головою и не отрывая становящегося болезненным взора от его лица и — пылающих на нем чернотою адской бездны — глаз! — без намека на зрачки и белки, темнеющих, будто провалы в раскаленную топку, в которой сгорают, исчезая без следа, целые миры.
— Ты… — не прежним чистым девичьим, а неожиданно сиплым, будто простуженным голосом начала она и остановилась. — Ты!.. — повторила она с какой–то опасной интонацией, — ты не… Кто ты?!! — вдруг сорвалась она на крик, хриплый и безумный, разнесшийся вокруг коротким, ломающимся эхом.
— Карр. — Неожиданно для самого себя глухо выговорил он, будто признаваясь в преступлении, и протянул ей цветы, уже изрядно поникшие и помятые. — Возьми, — добавил Карр, — он собирал их для тебя, когда…
Она опустила взгляд, уже совершенно дикий, и механически взяла в руки ставший совсем жалким пучок. Затем поднесла его к самым глазам, прижала к груди и захохотала. Карр, знавший, что эти звуки означают у людей веселье и радость, глядел на нее и не мог понять — чему она радуется? однако стал было успокаиваться, полагая, что все, наконец, приходит в столь ценимый им порядок.
Вокруг них, держась, впрочем, поодаль, собирались люди. Из ближайших окон также высунулось две или три головы.
Девушка хрипло хохотала, уже почти совсем лишенным всего человеческого, больным хохотом помешанной; затем слезы покатились из ее глаз — Карр! Карр!!! стала кричать она все громче и громче; она принялась колотить ему в грудь кулаками, в одном из которых все еще были зажаты собранные для нее цветы, — Ка–арр!.. К–а–а-арр!!! уже рычала она, сквозь дикий хохот и рыдания. Затем замолчала внезапно, сделала неуверенный шаг назад и, резко повернувшись — бросилась вниз по главной улице.
Никто не остановил ее.
Карр, ничего не понимая, но чувствуя, что случилось что–то непоправимое, опустился прямо в дорожную пыль, закрыв, как это делают люди, лицо руками.