Брок хотел что-то ответить, но, посмотрев на Локи, увидел, что тот спит. Усталость взяла свое, видимо, и в самом деле такой прилив халявной силы, впихнутой почти насильно, не самое хорошее, что может случиться в жизни у того, кто привык всего добиваться своим трудом.
— Спи, твое высочество, — Брок забрал из ослабевших пальцев Локи кубок, укрыл его одеялом и пошел обратно во двор. Но оказалось, что народ уже почти разошелся, а домовики споро убирали столы. За последним сидел Регулус, а рядом с ним, неудобно скукожившись, спал на скамье Гарри.
— Как он умудрился уснуть в такой позе, — хмыкнул Брок, подхватывая крестника на руки и вызвав домовика, который помог попасть в спальню Регулусу. Наконец-то уложив всех по кроватям, Брок пришел к себе, принял быстрый душ и вытянулся на прохладных простынях. День был хорошим, но безумно длинным, и вымотал его не хуже сложной миссии.
В небольшом уютном кабинете царил самый что ни на есть творческий беспорядок. Всюду лежали свитки с записями, небольшие клочки пергамента с заметками, сломанные перья, карандаши, пустые кофейные чашки, блюдечки с недоеденным печеньем, карандашные рисунки на плотных альбомных листах и прочее разное, зачастую неопознаваемое. Разобраться в этом бардаке мог только тот, кто его сотворил, а именно кавалер ордена Мерлина третьей степени, почетный член Лиги защиты от темных сил и пятикратный обладатель премии «Самая очаровательная улыбка» по версии еженедельника «Ведьмополитен» Гилдерой Локхарт. Но узнать в этом небритом, всклокоченном, заляпанном чернилами с головы до ног человеке привычного всем Локхарта было не под силу никому. Не было улыбки, не было изящных манер и прочего. Когда Гилдерой творил, то выпадал из жизни напрочь, теряя даже ощущение времени и путая день с ночью. Когда-то белая рубашка и светлые домашние брюки теперь больше напоминали одежду нищего, который понятия не имел о стирке последние несколько лет своей жизни, а сам Локхарт напоминал умертвие.
Единственным нетронутым и сохранившим былую чистоту местом оставался угол кабинета, где стоял столик, на котором лежала Шляпа, имеющая возможность наблюдать за процессом создания очередной книги. Вернее, шедевра, в том, что эта рукопись станет именно шедевром, или бестселлером, как было принято говорить теперь, она ни секунды не сомневалась, а как иначе, если она соавтор сего произведения? Домовик Флапи, который буквально боготворил своего хозяина, был настолько незаметным, что о его существовании Шляпа узнала только когда Гилдерой впал в писательский раж, а из жизни буквально выпал. Домовик приносил еду, но, наученный опытом прошлых книг, не убирал посуду, только если скапливалось больше одной тарелки или чашки друг на друге, он мог убрать верхние. А всё ради того, чтобы, не дай Мерлин, не нарушить ничего в той системе хаоса, который установил Гилдерой.
Иногда, как их называла Шляпа, у Локхарта случались моменты просветления. А сам Гилдерой сокрушался и говорил, что муза пропала. Так вот, в эти моменты он снова становился собой, мылся, брился, завивал кудри, надевал Шляпу и шел гулять, чтобы снова найти потерянную музу и впасть обратно в писательское безумие.
Итогом запойного писания спустя пару недель стала увесистая рукопись, названная «Правдивая история Хогвартса от построения до наших дней». Том первый.
Глава 49
Конечно, камера предварительного заключения в Аврорате — не самое комфортное место в мире, но Дамблдор решил стоически перенести все выпавшие на его долю испытания. А всё потому, что он был на сто процентов уверен в том, что уже утром его не просто выпустят на волю, еще и извинения принесут, и официальные — от лица всего Аврората, и личные — конкретно Скримджер. А сам Дамблдор планировал не держать зла на мальчика. Чего уж… Все ошибаются. Никто не безгрешен. А он — Альбус — достаточно великодушен, чтобы не держать камня за пазухой. Да и у Руфуса такая нервная работа, что немудрено иногда совершать ошибки, пусть и настолько фатальные.