Тупая боль в голове, свет померк у меня перед глазами, и я… проснулся.
Часть I
Град на холме
Глава 1
Новгород. Только пунический
Очнулся я в белом грузовичке, на котором мы с Ваней возвращались с оружейного склада. Ваню на арабском зовут Яхья, он сириец из села Маалула, где до сих пор говорят на арамейском языке – том самом, на котором разговаривал Спаситель. Ванино имя на арамейском звучит Йоханнан, и он собирался учиться на православного священника Антиохийского патриархата. Но тут в Сирии началась гражданская война. Маалула была захвачена теми, кого Америка называет «демократической оппозицией». После пятимесячного террора и после того, как Ванина старшая сестра, монахиня в монастыре святой Феклы, была взята в заложники, он ушел добровольцем в сирийскую армию. Сначала его послали на фронт, но потом перевели в водители.
Я же учился в Институте стран Азии и Африки на переводчика с арабского. Мне неожиданно предложили практику в Сирии. С Ваней я познакомился, когда сопровождал его в одной из поездок. Узнав, что он говорит по-арамейски, я попросил его обучить меня и этому языку – он был похож на иврит, который мы также изучали на факультете. Но современный иврит был для меня новоделом, зато то наречие, на котором говорил Ваня, произошло от языка времен Спасителя, лишь немного изменившись за два тысячелетия. А он, в свою очередь, попросил меня преподать ему начала русского. И первым его вопросом было, как бы его звали в России. Имя Ваня ему очень понравилось, и с тех пор по-русски я его называл только Ваней. И при любой возможности я предпочитал ехать на его грузовике.
А теперь мой друг все еще сидел на месте водителя. Вот только дверь с его стороны была испещрена мелкими дырочками от осколков мины, а меня же, судя по всему, знатно приложило о правую дверь – каюсь, я не был пристегнут. В левую руку впился осколок, который я осторожно достал, других ран мне не удалось обнаружить. А Яхья был мертвее мертвого.
Через ветровое стекло – оно каким-то образом осталось цело – были видны стены глинобитных зданий. Как мы сюда попали? Мы же ехали по асфальтированной дороге по пустыне, и никаких построек вдоль нее я не припомню. Я включил рацию, загорелся огонек, но все мои попытки установить связь оказались бесполезными. Включил от безысходности радио в машине – и вновь тишина, нарушаемая лишь треском помех. Я вздохнул, с трудом открыл дверь и вывалился наружу.
Машина стояла на продолговатой площадке, сооруженной из утрамбованной земли, посыпанной гравием. По левую руку поднимались стройные ряды винограда, а на склоне прямо передо мной виднелись оливковые деревья. Неподалеку находились какие-то постройки, вероятно хозяйственные, и на двери каждой висело по замку довольно необычного вида. Одна из дверей не слишком плотно прилегала к косяку, и в полумраке я увидел множество бочек, мало чем отличающихся от знакомых мне по экскурсиям на винодельни.
Солнце стояло чуть выше горизонта, между двумя холмами, и я не знал, было ли сейчас утро или вечер. Воздух оказался довольно прохладным, градусов, наверное, восемнадцать – и это после сорока с лишним в сирийской пустыне.
Я крикнул, но никто не отозвался. Подумав, я решил, что если это утро, то, может, здешние обитатели еще спят.
К стене одной из построек была прислонена примитивная лестница. Я забрался по ней и оказался на выпуклой крыше, с которой открывался вид на окрестности.
Мне вдруг вспомнился «Волшебник Изумрудного города», где Элли говорит собачке: «Мне кажется, Тотошка, что мы больше не в Канзасе». На Центральную Сирию это было совсем не похоже. Во-первых, далеко внизу я увидел море. Ладно, у Сирии тоже есть выход к Средиземному морю, но прибрежные районы страны находились достаточно далеко от мест, где я недавно пребывал.
А еще я увидел немалого размера город, окруженный тремя рядами стен. Над ним возвышалось нечто вроде акрополя, в середине которого на возвышении находилось огромное здание. В бинокль я смог разглядеть, что оно было похоже на греческий храм с колоннами по периметру. Далее город спускался к морю, а у подножия находилось нечто напоминавшее огромный ключ – длинный прямоугольник моря, окруженный чем-то вроде широких стен, и круглое кольцо в конце с островком посередине.
Я всмотрелся – и меня как током ударило: очень уж все это было похоже на город, виденный мною во сне, обрывки которого все еще не выходили у меня из головы. Вот только что это за город? Мне вспомнился Высоцкий: «И в ночь, когда из чрева лошади на Трою спустилась смерть (как и положено – крылата)». Может, и правда Троя? Или Иерусалим в семидесятом году, когда его осаждали римляне? Нет, он не подходит: в Святом городе, если верить картам, нет моря. Но были и другие города, полностью уничтоженные после того, как их взяли. Коринф, например, или Карфаген. И это только те, которые я знаю.