Внутренности выворачиваются наизнанку; это ужас перед посторонними, понимаете, чистый ужас перед публикой, целый зал глаз, уже аплодируют, слышите? Десять тысяч глаз, нацеленных, точно пулеметы, биологические пулеметы с возвратным механизмом, поглотители картинок. Вас размножат в головах тысяч людей, внедрят в их нервную систему, в их память. А память, как выяснили ученые из университета в Горни-Плане, которая возле Марианске-Лазне, — просто-напросто электричество и химия. Мне совсем не хочется лезть в головы, в мясо и нервы своих ближних. Ни малейшего желания участвовать в их физиологических процессах, потому как сижу я тут и вообще не вижу разницы между памятью и пищеварением. Усвоение картинок, жестов, общественного поведения. Минута двадцать три. Сижу, будто легковерная собачонка Лайка в космическом аппарате, перед тем как добрые люди запустят меня в ледяные глубины космоса на веки вечные. Только мне, дамы и господа, еще хуже: я хорошо знаю, что меня ждет, а потому никому не верю и уже не поверю никогда.
У меня есть близкий друг — писатель, но он терпеть не может сюжеты. Благодаря ему я понял, что такое мандраж. Мандраж — это ужас перед сюжетом собственной жизни, перед своей историей. Вам когда-нибудь случалось выходить на публику и демонстрировать ей свою жизнь, как демонстрируют натертые маслом мускулы? Я всегда питал слабость к культуристам — у них все так наглядно. Душа отдыхает, когда видишь чужие амбиции, старательно разложенные по полочкам. Как в мясном отделе. Вот бы мне так! Счастливые люди — им не нужно произносить ни слова, не нужно никому ничего объяснять, все они запросто пользуются щедротами своих блестящих тел, дарующих отзывчивость, честность и усердие.
Но мой друг писатель — другое дело. Он эндокультурист, художник, чьи амбиции растут внутрь (но мышцы при этом не уменьшаются), на такое способны разве что археологи спустя годы кропотливой работы. Как любой умный человек, он говорит множество вещей, в которые сам не верит. Ему платят за то, что он рассказывает истории, при том что он их терпеть не может. С некоторых пор у него аллергия на все, в чем содержится хотя бы отдаленный намек на сюжет. Вообще тут попахивает мошенничеством: разве для устранения засора позовут сантехника, которому ненавистны трубы? Но моему другу пока все сходит с рук, он хорошо умеет притворяться.
Минута семнадцать. Не знаю, упоминал ли я, что я вроде как ведущий. Иначе говоря, шоумен. Зря вы так — это очень полезная профессия. С ней мало кто может справиться. Пятьдесят минут подряд (не считая рекламы) держать мышцу юмора в напряжении. Это почти мистика — не смейтесь, — с определенных пор я практически перестал спать, а за день выпиваю столько кофе, что белки глаз у меня уже почти черные. Люди понятия не имеют, что может пережить, к чему может приспособиться наше тело, когда не остается выбора, — я, например, занимаюсь йогой двадцать четыре часа в сутки, но делаю это мысленно, мой мозг как нераскрывшийся цветок лотоса, и вот я уже в полушаге от полного просветления, а когда я возвращаюсь домой — в половине пятого и пьяный в хлам, глаза мои сияют, как прожектора на футбольном стадионе, и в их лучах вьются тучи мошкары…
Минута ровно. Я немного увлекся. Каждый, друзья мои, начинает по-своему. Я, скажем, когда-то работал коммивояжером. Ходил по деревням и за деньги демонстрировал восхищенным колхозникам принцип действия магнита. С тех пор уже сто лет прошло. Мой друг писатель начинал как диктор, тоже своего рода шоумен, но потом ему, как вы уже в курсе, опротивели любые сюжеты. Откровенно говоря, в наше время каждый, у кого есть голова на плечах, презирает сюжеты и истории. От нас везде требуют резюме, повсюду восседают сборища нарративных наркоманов, вампиров, впившихся зубами в собственные судьбы, — вас от этого не тошнит? Давай рассказывай, объясняй, предъяви нам план своей жизни, показания счетчика, сколько твое тело пробыло в нашем несчастном мире. Смотри: твоя жизнь — это постоянный рост, устойчивое развитие, путь через тернии к звездам. Маленьких и глупых, как пробка, детей в таком духе и натаскивают, я своими глазами видел. Обращаюсь ко всем младенцам в пренатальной стадии: никому не верьте. А лучше вообще сюда не суйтесь.