По совету Архитектора ты поступила в университет на историю искусств. Начала думать и обрела свободу. Тебя полюбили. Ты познакомилась с его друзьями, ходила на вечеринки, раскачивалась в сетке взаимоотношений разумных взрослых людей, которые, утирая взмокший лоб, делали вид, что всё еще молоды, а тебя их игры несказанно забавляли: тебе казалось, будто в них ты становишься старше. Ты участвовала в неизбежных разговорах, у тебя оформились взгляды на политику, экологию, экономику, на последний голливудский блокбастер, на любой только что вспыхнувший военный конфликт в любой стране третьего мира (главная тема для бесконечных споров во всех европейских кофейнях и кондитерских).
Архитектор наблюдал за тобой и рядом с тобой молодел. И не только он: его слегка зачерствевшие друзья в твоем присутствии ощущали себя свежее и доставали из нафталиновых запасов все более и более юные гримасы, темпы и обороты речи, сохранившиеся, вероятно, еще со школьных времен. Из неолитических пластов своих судеб они откапывали окаменелые фразы, неуклюже вкладывали их в свои уста и приближались к тебе с этими камешками во рту, а ты смеялась; в итоге Архитекторовы друзья мужского пола влюбились в тебя поголовно и по уши и всячески старались тебя соблазнить (что было действительно непросто с этими камнями во рту).
Ты начала радоваться жизни. Помешалась на искусстве. Читала невразумительную квантовую поэзию и фрактальную прозу. Ходила на выставки концептуального искусства: затаив дыхание, рассматривала выставленные в качестве экспонатов гимнастические маты, проволоку, палку и пакет молока (судя по восьмидесятистраничной инструкции к тому, что следует увидеть в витринах, выставка называлась «Бесконечность» или, может быть, «Бессмертие»). А потом до самого утра вы спорили о пакете молока и чувствовали себя восхитительно. Вы толпились вокруг этого несчастного пакета, подталкивали друг друга и вытягивались, чтобы у всех были видны поднятые кверху, как при снятии отпечатков, большие пальцы, потому как в том пакете яростно стучало сердце эпохи. Сердце современного авангарда. Ты наконец поняла, где твое место — среди людей тонко чувствующих, среди тех, кто готов видеть хрупкую красоту мира и замечать красоту там, где ты решишь, что она есть. Неожиданно ты разглядела в пакете молока целую вселенную. Ты заключила тайный пакт против остального общества, договор о сложности мира и сложности искусства. Тебе вдруг все стало понятно.
Целые дни ты просиживала в авангардных кинотеатрах, наблюдая за движением светящейся точки на экране или за тем, как в реальном времени разлагается труп собаки, ходила в театры, зачарованно следила за актером, который в течение двух часов демонстрировал один-единственный жест, пока не падал наконец от усталости. Ты ходила на концерты атональной и спектральной музыки, скандинавского дроун-метала, японского нойза — все это казалось тебе восхитительным, высокоинтеллектуальным, а Архитектор (вставив беруши — этот интеллектуальный уровень был у него уже позади) сидел рядом с тобой и мысленно блуждал не по авангардным тропам, а по твоей карте, и в глазах у него все больше темнело, как бывает при низком давлении, потому что он был безумно в тебя влюблен.
Низкое давление
На самом деле от низкого давления страдала ты, а не он. Причем с детства. У тебя вечно мерзли руки. Даже жарким летом тебе бывало холодно. Но сейчас стоял январь, минус пятнадцать, и ты целыми днями лежала в ванне с горячей водой, напрасно пытаясь согреться. Архитектор сидел рядом с ванной, и вы оба развлекались тем, что придумывали разные способы, как раздобыть для тебя еще немного тепла.
Он взял тебя на фильм о тропиках. Вы сидели в студенческом кинотеатре где-то в историческом центре города, где на деньги студентов крутили старые фильмы. В зале было человек пять — они тоже пришли сюда погреться. Двое влюбленных дремали, подперев друг другу головы. Девушка спала, как убитая, приоткрыв рот, и в уголке губ у нее блестела слюна. В восьмом ряду сидел пожилой человек, его дряблое лицо освещал экран телефона, а два пальца, словно толстые паучьи лапки, бегали туда-сюда по кнопкам. Остальная публика состояла из двух пятнадцатилетних интеллектуалов, которые, несмотря на мороз, упрямо отказывались прекратить думать. Они сидели в противоположных концах зала, один делал пометки в блокноте, второй посмеивался над первым, смотрел на него с презрением и время от времени негромко пофыркивал. На экране шел черно-белый документальный фильм о животных, настолько древний, что его, скорее всего, снял на камеру-обскуру еще Леонардо да Винчи. Зернистые, поцарапанные джунгли, где человек ездит на слоне, а обезьяна, следуя его примеру, оседлала собаку. Мальчик пинает мертвого леопарда. Укрощение диких слонов: слоны стоят связанные два месяца без еды, пока не укротятся. Обезьяны и щенки пьют молоко из кокосового ореха. Мать перед сном кусает детей тигриным черепом, все смеются.