Стефан наклонился к жене.
— Я люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю. — Джейн улыбнулась самой сияющей из всех улыбок.
— Ты подарила мне сына.
— Не стоит благодарности, — рассмеялась Джейн.
В глазах Стефана тогда, изможденная, потная, в смявшемся белье, она была прекраснее, чем когда-либо. Он наклонился поцеловать ее.
— Мистер Келли. — Медсестра вернулась с чистыми полотенцами в руках. — Извините, что прерываю вас, но вашу жену необходимо привести в порядок.
Стефан кивнул.
— Пойди посмотри, что там делают с твоим сыночком, проследи, чтобы с ним ничего не случилось. — С легким взмахом руки Джейн проводила его взглядом до выхода из палаты.
Стефан отправился в детскую палату. После нескольких минут поисков разыскал своего сына. У него брали обычные анализы, мыли его, приводили в более пристойный вид, чем тот, в котором он появился на свет. Стефан восхищался крошечными, но идеальных пропорций пальчиками на ручках и ножках. Он стал мечтать о том, как научит мальчика ездить на велосипеде, играть в бейсбол, болеть за любимую команду. Где отец, там и сын. Почти час он провел над кроваткой новорожденного, наблюдая, как тот, запеленатый, временами начинает беспокоиться и ворочаться во сне.
Наконец Стефан вышел из детской и направился в палату Джейн. Ее там не оказалось. Это его не насторожило, и он спокойно пошел в родовую. В глазок он увидел, что она все еще на каталке. Он вошел в палату. Она не шевельнулась. Он подошел и посмотрел на ее лицо, как часто делал это, когда она спала. Странное мгновение. Что-то было не так. Он прикоснулся к ее щеке. Она была холодная.
— Джейн? — прошептал Стефан.
Ни звука.
— Джейн? — повторил он, на этот раз громче.
Он слегка подтолкнул ее.
Никакой реакции.
— Джейн?! — закричал Стефан и стал трясти ее.
Раскручивая вращающиеся двери, в палату ворвались доктора и сестры.
Но было поздно.
Ее сердце, переполненное радостью и любовью, остановилось.
Два часа спустя, выслушав все слова медиков об «остановке сердца», о том, как они соболезнуют его утрате, он, пошатываясь, пошел по коридору. В детскую.
Он смотрел на невинного младенца, так крепко, так мирно спящего в своем синем одеяльце, и в мозгу у него проносилось: «Что я скажу ему о его матери? Как жестоко и несправедливо, что жизнь лишила его материнской любви еще до того, как он узнал, что такое любовь».
Сильнее муки утраты была только мука от решения, которое он принял относительно своего сына. Он знал, что без Джейн не сможет вырастить ребенка. Он один не сумеет дать сыну воспитание, в котором тот нуждается. Ни со стороны его семьи, ни со стороны семьи Джейн не было ни одного родственника, на которого можно было бы положиться в смысле помощи. Никто ему не поможет, никто даже не предложит помочь. Он и его сын одни на всем белом свете.
В приюте церкви Святой Катерины поняли решение Стефана и заверили его, что сумеют быстро найти для его сына подходящую семью. Свое слово они сдержали.
Стефан издали следил за ростом Майкла. Сент-Пьерам он не открыл, кем является мальчику: теперь они его семья, его родители. Он тщательно проверил их — трудно было бы найти для его сына лучших родителей. Время от времени Стефан появлялся в Байрем-Хиллз. Он был просто болельщиком на спортивных мероприятиях, присутствовал, когда Майкл Сент-Пьер забивал победный гол в футбольном или хоккейном матче. Он знал, что Майкл хорошо успевает в католической школе, и гордился сыном. Стефану ни разу и в голову не пришло нарушить покой семьи Сент-Пьер; он не сомневался, что принял правильное решение.
После смерти приемных родителей Майкла Стефан сначала думал, не должен ли открыться ему. Но, видя, как сильно Майкл любил своих родителей, он понял, что в сердце его сына не найдется места для еще одного отца, и решил, что некоторые тайны лучше не раскрывать.
А потом газеты сообщили об аресте Майкла в Нью-Йорке, у Центрального парка. Его поймали, когда он пытался выкрасть из здания одного из посольств украшенный драгоценностями крест. Майкла осудили и приговорили к тюремному заключению. Гнев Стефана не знал границ, сильнее был только стыд за то, что он судит сына, которого сам же бросил. Поступки Майкла озадачивали его, настолько они не вязались с его обликом, с тем впечатлением, которое у Стефана сложилось о характере сына. Могло ли такое произойти, если бы он его не бросил? Злая ирония заключалась в том факте, что, случись кража в Бостоне, Стефану пришлось бы выступать на суде в качестве обвинителя. Раздираемый противоречивыми чувствами, не в силах найти ответы на вопросы, Стефан перестал следить за жизнью Майкла: три года он пытался стереть его из памяти, на корню заглушая всякую мысль о попытке вступить с ним в контакт.