— Нет, оставь, она очень… милая, — повторила Анюта.
До самого вечера жена ходила сама не своя. Проходя мимо картины в зале, она не отводила от нее взгляда, садилась на диван и уже оттуда начинала за ней наблюдать. Она постоянно едва заметно шевелила губами. Я несколько раз пытался снять картину со стены и жена каждый раз меня останавливала, повторяя, что ей нравится и что “я — большой молодец, раз приобрел именно эту прекрасную картину”.
Сын быстро сделал домашнее задание и ускакал гулять во двор. Анюта даже не выглядывала в окно, чтоб проверить Андрея, как делала это раньше. Я сам пару раз посмотрел во дворе ли сын, а потом сам его позвал домой. Навалив в тарелку вчерашнюю гречку и пару котлет, разогрел ужин в микроволновке.
Андрейка поел и вышел из-за стола. Анюта без явного удовольствия быстро запихала в себя пару ложек рассыпающейся гречки и резко встала. Взгляд ее был блуждающий. Я поймал ее за руку.
— А котлета?
— Не хочу, спасибо.
— Может хоть чай попьешь? Или кефир? Я купил днем для тебя.
— Нет, спасибо, я не хочу, — вновь повторила жена.
— Да что с тобой? Как эту картину увидела, сама не своя! — я тоже подскочил. Нервное напряжение внутри меня нарастало. Я все больше беспокоился за жену. Может она заболела?
— Ничего, все в порядке.
— Ты сейчас опять пойдешь смотреть на картину?
— Нет, я пойду в комнату, сяду на диван, и продолжу смотреть... телевизор.
— Ты весь день уже делаешь вид, что его смотришь, а сама от картины взгляд не отводишь. Что в ней такого? Я точно ее выкину прямо сейчас!
Уверенным шагом обошел стоящую передо мной жену, прошел пару метров прихожей и ворвался в зал. Картина с незатейливым пейзажем висела на месте. Ровно так, как и весь день. Я схватил ее за края и сорвал крепление. Ничего, потом заделаю, замажу, заклею, да без разницы. Эта картина странная, и жена моя теперь тоже странная.
— Если тебе так не понравилась картина, так бы и сказала сразу, зачем разыгрывать такой жуткий спектакль?! — я хотел порвать холст, но он оказался крепче, чем я думал. Хотел сломать деревянный подрамник о колено с размаху, но и это у меня не получилось. — Да чтоб ты!!!
Я швырнул холст на пол и вознамерился прыгнуть на него всем весом, чтоб хоть так испортить, но Анюта положила маленькую руку мне на плечо. Я обернулся. Она стояла передо мной в домашнем халате, с собранными в разметавшийся пучок светлыми волосами. Маленькая, хрупкая, любимая.
Но сейчас ее зеленые глаза потемнели, словно увеличились в размере, лихорадочно блеск то и дело мелькал в них. Лицо, еще днем круглое и румяное, заметно схуднуло, приобрело ровный землистый оттенок. Губы высохли и потрескались, из тонких бороздок местами текла кровь.
Я совсем забыл про картину.
Моя любимая Анюта сейчас очень сильно страдала, кажется, она все-таки чем-то заболела, а я не заметил. Мне все время было не до нее. Моя ежедневная работа, даже в выходные, постоянные поздние возвращения. Она тоже трудилась на износ.
Но денег не хватало, никогда, ни на что. Да, даже эту несчастную картину я купил в переходе в метро за какие-то копейки. Мне ее в руки пихали, видно спеша сдать побыстрее залежалый товар. И отправиться домой, к родным и любимым.
Скорая приехала очень быстро, уже через четверть часа они входили в квартиру. Рослый фельдшер с синей сумкой на плече и женщина в годах, явно врач, сноровисто надели бахилы, стоя на пороге. А после под их негромкое шуршание вошли в комнату.
Я протягивал фельдшеру документы, которые он просил, а женщина врач задавала вопросы моей жене, параллельно проводя осмотр. Бледная Анюта что-то тихо отвечала.
— Ой, — женщина врач со вздохом, вешая стетоскоп на шею, поднялась со стула, приставленного к дивану. — Мужчина, соберите жене вещи первой необходимости, белье там, сменную одежду, предметы личной гигиены.
— Зачем? — глупо спросил я, действительно не понимая, что происходит.
— Госпитализируем Анну Николаевну, у нее серьезное истощение, необходимо прокапать ее пару дней.
— Но еще днем все было в порядке…