"И вновь неутихающая боль! Я чувствую, насколько моё тело обессилело, но даже те часы сна, которые накатываются на меня, подобно морской волне в бурю, не приносят столь желанного умиротворения. Даже во сне я чувствую, как незримые нити опасности обвивают мой дом. Не знаю, галлюцинации послужили нарушителями моего психического равновесия или, наоборот, нервное расстройство начало наводить на меня морок.
С того дня, как я повесил картину в гостиной, я пережил три срыва, четыре припадка и целую серию миражей, ибо то, что мне доводилось видеть, было несколько бо́льшим, нежели обычные галлюцинации. Я точно помню, что именно на следующий день после моего возвращения с выставки в моей груди начало зарождаться беспокойство. Да, в ту злополучную ночь я так и не сомкнул глаз. Необъяснимая тревога мешала мне расслабиться, а как только сон подступал меня прошибал холодный пот.
Я не один. Это чувство завладело мной в ту безлунную ночь, когда после громкого возвещения часами о начале новых суток, до меня донесся приглушенный крик. Не могу сказать, померещился он мне в тот момент или нет, но, черт побери, не мог же он мерещиться всю ночь?! Голос кого-то звал. Я не расслышал слов, но складывалось именно такое ощущение. Однако кто мог забрести к одинокой усадьбе в столь позднее время? Деревенский житель? Они слишком опытны, чтобы заблудиться в здешних лесах. Горожанин, приехавший на отдых? Может быть, но где огни? Я слишком устал, чтобы выходить на улицу, а потому обошел дом, всматриваясь в окна с разных сторон, но везде я видел лишь беспросветную тьму.
Однако голос не стихал, будто его обладатель бродит вокруг усадьбы, не осмеливаясь войти внутрь.
Меня это насторожило. Скажу без стеснения, меня уколол страх. Я живу один и на довольно отчужденной земле, и появление странных незнакомцев не могло не проявить во мне опасение за собственную безопасность. Обойдя дом ещё раз для подтверждения личной защищённости, я вернулся в спальню и лёг обратно в кровать. До самого рассвета я не мог уснуть. В моих ушах продолжал звучать голос. Не могу сказать, когда зов прекратился, но к тому времени, как он стих, я уже точно определил, что он принадлежит женщине.
Пробудился я только к обеду, когда раздался звонок в дверь. Я наскоро накинул халат и спустился в прихожую.
Меня навестил редактор журнала, где регулярно выкладывались мои рецензии. Не скажу, что он был единственным, но с его владельцем у меня сложились наиболее близкие отношения, что позволяло мне быть уверенным в его полноценной поддержке. Приняв мои извинения о полной неготовности встречать гостей, редактор в свою очередь извинился за неожиданный визит. Причиной же его посещения стало письмо от некоего представителя местной администрации, пишущего о своих претензиях к моей статье о некоем художнике. Эта бумажка меня знатно позабавила, ибо фамилия чиновника ясно говорила о родстве с художником, что явно выявляло его личную заинтересованность.
Редактор не просил писать статью с извинениями или чем-либо подобным унижением самого себя, но настаивал на моей более осторожной подготовке. В конце концов, неизвестно в какие выси могут уползти связи и какое горе принести журналу. Я поспешил согласиться, но внутри меня пробирал смех. Ведь ради таких моментов я и вступил в ряды критиков! Кто, как не деятели, пера сумеют укротить спесь многочисленным Пиноккио с кисточками вместо носа, а присланное письмо ясно говорило о том, насколько задета гордость тщеславного лицемера.
Задерживаться на долгое время редактор не видел смысла, а потому, спустя краткий промежуток времени, удалился. На прощание он напомнил мне о том, что в течение недели они ожидают мою очередную статью, на что я ответил о своей полной готовности браться за работу.
За тему я взял творчество и личные качества своих обидчиков с выставки. Их ждёт превосходный подарок! Я прекрасно помнил всё, что они успели сказать про меня и мою покойную жену, и для торжества справедливости я готов отплатить той же монетой. Немногие захотят выставлять или просто иметь картину человека, чья жизнь полностью намалевана непристойными мазками несвежей краски. Весь день я посвятил поиском информации и её распределении. Я не считаю, что создаю шедевры, но через мой фильтр не просочится ни грамма ржавчины.
Спокойствие продолжалось до вечера. Чем ниже опускалось солнце, тем яростнее в моём сердце разгоралась тревога, зародившаяся прошлой ночью. В те дни я никак не мог понять причину своих волнений, а потому лишь валялся в бессмысленной надежде заснуть в скором времени.