На этой почве у нас нередко возникали споры с моим дорогим другом. Он считал, что преподаватель, что проводит с учениками лишь малую долю их времени, не сможет составить конкуренцию друзьям, семье и массовой культуре и её ораторам. Он говорил о невозможности контроля многочисленного народа таким образом, предлагая действовать точечно на людей, чьё поведение открыто говорило о пошлости их воспитания. Таким образом его суждения перенеслись и на его деятельность.
И какое бы у меня ни было желание одержать верх в наших спорах, его аргументы оставались не менее стойкие, нежели мои. Таким образом его жизнь в роли критика продолжалась. Я не раз видел его раздраженным, яростным и даже в бушующем гневе от писем, ответных статей, звонков или встреч с определенными людьми. В такие минуты его холодный ум затмевала пелена, а лицо приобретало поистине дьявольское выражение, от которого меня пробивала непреодолимая дрожь. Не каждый сумеет понять мои слова, но, считаю, найдутся люди, которым приходилось видеть взгляд, в котором читается жажда крови оппонента, а незримое напряжение, наполняющее всё тело, готово в любой момент перенаправить свою энергию в действие, нацеленное на убийство цели. Именно такое состояние было у моего дорогого друга в день нашей последней встречи."
"Черт побери! Нескончаемый кошмар! Тартар наяву! Иные набожные деятели утверждают, что в мире, следующим за Земным, нет понятия времени. Если бы я услышал такое утверждение сейчас, я бы без толики стыда рассмеялся ему прямо в лицо, ибо я уже давно потерял счёт времени и существую будто в бесконечной петле внутренних терзаний.
Дни сменяют друг друга, но, оглядываясь, назад они кажутся мне сплошным пятном из сплетенных воедино слов, мыслей и поступков. Я не знаю, когда я начал слышать в невнятном зове голос покойной жены, но теперь я уже не могу избавиться от ощущения, что она всё ещё жива и лишь я, как слепец, не могу её увидеть. К необъяснимой тревоге теперь присоединились душевные терзания. Какое было бы счастье увидеть её вновь, услышать её голос, дотронуться до нежной кожи! В иные минуты меня терзают чувства, что она совсем рядом, стоит лишь вытянуть руку. И голос, звучащий с каждым днём всё громче и отчетливей, словно его источник подбирается всё ближе к дому, добавляют в моё сердце лишнюю надежду и страх.
Прежде чем я узнал милые ноты, я успел кардинально сменить режим, предпочитая днём, когда меня охватывает спокойствие, отдыхать, спать, а вечером бодрствовать, находясь в готовом состоянии к действиям. Но мой организм не сразу принял новый режим, а когда он поднаторел к жизни ночного существа, тревога перестала спадать и при восходе солнца. С того момента я забыл слово покой, и как бы ни старался узнать причину беспокойства и избавиться от неё, мои попытки оставались тщетны.
И всё же, я рад, что сейчас я слышу лишь один голос. О, милая, ты знаешь, как мне тебя не хватает! Твой голос терзает моё сердце. Я пишу, едва сдерживая слезы. Сейчас твой голос чистый, ему не вторит иная леди, от которой моё сердце замирало. В отличие от тебя, её зов был мертвенным, холодным, словно красивой куклы, и меня переполняет радость от мысли, что я её больше никогда не услышу.
Не осмелюсь даже предполагать, в какую дату у моей жены появилась соперница или подруга, потому как я не считаю возможным лишь по ночным звукам понять их отношения, однако что происходило в день, когда меня пронял холод незнакомого голоса, превосходно отложилось в моей памяти. Ещё во время нашей встречи с моим дорогим другом на выставке в моей голове периодически возникала мысль, заставляющая задумываться. Вскоре должен был состояться его очередной День Рождения, и в мои обязанности входило найти подарок, что бы оценил человек, которым я дорожу. Я был знаком с ним давнее время, чтобы знать о его предпочтениях, а уж после его подарка в виде неподражаемой картины я должен подарить нечто равноценное. И его подарок, как ни кстати, определил мой выбор. Портрет женщины, выполненной в столь необычной, но в то же время завораживающей манере — я знаю, что он и сам бы высоко оценил данное подношение.