Казнь дала вервру слепоту и обязанность жить без власти и достатка. Казнь превратила Клога — в палача, причастного к иерархии бессмертных… Они поменялись местами? Или произошло нечто более глубокое и сложное? Вервр Ан не знал ответа. И все же он находил занятным такое стечение неслучайностей.
Вервр Ан начал путь искупления оттуда, где почти год назад багряный бес Рэкст совершил преступление: убил старуху и ребёнка по приказу иерархии…
В рабском служении палача самым мерзким было бремя уничтожения душ, не тронутых гниением. Впрочем, постепенно Рэкст стал именовать раннюю насильственную смерть достойных — привилегией. Мол, я даю им уйти, не мараясь в грязи взросления… Рэкст был раб и выделял жертвам то, что мог: быструю смерть без боли… Разве мало? И разве важно, когда оборвётся человечья жизнь, если и самая долгая для тебя, бессмертного, — лишь миг…
Прошлой весной багряный бес одним движением клинка вычеркнул из бытия девочку. Он ощутил, как ребёнок угас. Но, по воле Ула, неугомонного, как все атлы, порядок вещей сломался. Сейчас девочка — та самая, бывший Рэкст помнил и запах, и звучание души — снова жила, высохшая и страшная в своём противоестественном упрямстве: вернуться, вырасти, преодолеть…
Слепой вервр глубоко вздохнул.
— Осень…
Ан улыбнулся, ощущая мир сполна и сливаясь с ним, как может лишь свободный вервр: он знал тяжесть напитанной влагой земли, готовой укрыться снегом и баюкать нерождённую еще весеннюю зелень в корнях, орехах, семенах, побегах… По-звериному внятно Ан чуял дремоту жирующих по берлогам медведей, дрожь промокших зайцев, линяющих в зиму и слишком приметных теперь, до снега. Ан — слепой сам по себе — смотрел на бурый волглый лес взглядом нахохленного ворона, вместе с уткой рвал из ледяной воды малька. Он грыз осиновую кору, стачивая бобровые зубы…
Вервр — родня всему дикому миру, высший хищник. Ан вспоминал, как он любил прежде наблюдать окрестности с плоской скалы. Мир тогда принадлежал только ему. Не князю и не хозяину, а просто — сильнейшему.
Ан принюхался, раздраженно стряхнул с руки собственную кровь. Пустые глазницы саднило… Да, при своём огромном опыте он не смог уклониться от удара Клога хэш Ула. Более того, теперь он вспомнил: в прежней жизни приём «лапа тигра» сам же и показал другу. Атлу Тосэну вервр верил больше, чем себе. Друг мёртв. Но память о нем стала нерушимой защитой для врага: ослепший, разъярённый вервр не смог отомстить! Тыльная сторона ладони мазнула по щеке Клога, прошла мимо его горла… С хрустом пальцы впечатались в кору, вонзились на полную длину в дубовую древесину.
Клог, не вполне законный по мнению вервра наследник атла Тосэна, потерял сознание и без удара в горло. Он безвольно сполз в жухлую траву, раздавленный приступом раскаяния. Палач жалел ослеплённого! Даже его. Даже сейчас…
Вервр вслух поиздевался над слабаком, хотя слушателей не было. Затем поговорил с покойным Тосэном — и не важно, что тот не мог ответить. Наконец, вервр излил боль в рычании… Сжал зубы и стал терпеть, пока рассудок остыл до вменяемости. А пока Ан сполз по стволу дуба, обдирая куртку и спину, и расслабился.
Боль немного ослабла. Ан уже мог хладнокровно оценить ситуацию. Волею врага и взятой им карты палача, отныне и до совершеннолетия младенца, вервр Ан вынужден подчиняться своей казни. Значит, он будет жить без права пользоваться тем, что бесу Рэксту давали в мире людишек страх, власть, деньги… Хотя — пустое. Сила при нем. Опыт тоже.
Губы сложились в презрительную усмешку. Вервр потянулся, и носок его башмака упёрся в свёрнутую куртку.
— Обуза! — прошипел Ан, точно зная: волосы полыхнули багрянцем ярости.
Он почти забыл… В свёртке чужой куртки покоится младенец, девочка. Ей бы умереть по весне, но упрямая дышит, пусть и реже обычного человека раз в десять. Вот сердце шевельнулось, снова замерло… Проклятущий Клог взял на себя несвободу графа Рэкста. Взамен ввёл условие: ребёнка нельзя отдать на воспитание!