Она не слышала сарказма. Вместо этого схватила меня за рукав и потащила по коридору:
— Сестры хотели вас поблагодарить! Вы спасли нас от тех… птиц.
— Птицы были скучными, — я вырвал руку. — И где Пит?
Она продолжала трещать, как сорока:
— Они нападали каждую ночь! Мы думали, это проклятие… Но вы их сожгли! Как?
— Огонь. Много огня. — Я остановился у двери палаты. — Концерт окончен. Где парень?
Пит сидел на кровати, доедая яблоко. Лицо больше не напоминало труп, румянец вернулся. Увидев меня, он ухмыльнулся:
— Господин! Слышал, вы тут фейерверк устроили. Жаль, я проспал шоу.
— Ты проспал бы и свою смерть, — я швырнул ему плащ. — Одевайся. Мы уходим.
Он ловко поймал одежду, вскочил на ноги — шатался, но стоял. Прогресс.
— Спасибо, — вдруг сказал он, серьезно глядя на меня. — Монахини рассказали… про птиц. И про то, как вы их спалили.
— Не благодари. Это стоило тебе сорока золотых.
— Сорока⁈
— Десять — за лечение. Тридцать — за моё благородство.
Он застонал, но тут в палату ввалились монахини. Три сестры, все в одинаковых серых одеждах, с лицами, полными благоговения. Одна несла корзину с хлебом, другая — свиток, третья — мешочек.
— Господин Мрак! — заговорила старшая. — Мы… мы хотели выразить признательность.
Она протянула корзину. Хлеб пах нормально — редкое явление в этом городе.
— Заберите. Это освящённый хлеб. Он защитит в пути.
— Мне защита не нужна, — я взял корзину и швырнул ее Питу. — Ему пригодится. Следующий раз, когда решишь подхватить лихорадку в каземате, будешь жевать и молиться.
Вторая монахиня подала свиток:
— Рецепты трав. От ран и…
— Язвительного характера? — перебил я, разворачивая пергамент. Чернила, руны… Ничего полезного. — Благодарю. Разожгу им костёр.
Третья вручила мешочек. Звякнуло.
— Золото. Не много, но…
Я взвесил мешочек в руке. Пару монет.
— Ваша лечебница беднее, чем я думал. — Сунул в карман. — Но спасибо. Куплю себе новую рубашку.
Пит фыркнул. Монахини переглянулись, не зная, смеяться или молиться.
На выходе старшая монахиня остановила меня:
— Вы… не такой, как кажетесь.
— А я кажусь милым и пушистым? — я оскалился.
— Нет. Но в вас есть искра. Та, что спасает, даже когда вы убиваете.
— Искра — от сгоревших птиц. Не переоценивайте.
Она протянула амулет — камень с вырезанным глазом.
— Это от Тьмы. Она идёт за вами.
Я взял амулет. Камень дрогнул, будто живой. Колода на поясе заурчала.
— Тьма всегда со мной. Мы старые друзья.
Пит шагал рядом, жуя освящённый хлеб.
— Господин, почему вы это сделали? — спросил он неожиданно.
— Что?
— Спас их. Монахинь. Вы могли просто уйти.
Я посмотрел на горизонт, где тучи клубились, как дым от пожаров.
— Птицы надоели. Кричали, как пьяные проститутки.
— Врёте.
— Ещё одно слово, и твой долг вырастет вдвое.
Он засмеялся, но замолчал.
Амулет жёг карман. Глаз на камне следил за мной. Тьма… Да, она рядом. Но пока я держу колоду, она будет ждать.
Когда мы с Питом подошли к гостинице Филгарт уже ждал у повозки, загружая наш багаж. Увидев нас, кивнул:
— Живой. Удивительно.
— Он упрям, как осел. И почти так же бесполезен.
Пит залез в повозку, гримасничая:
— Эй, я же бард! Мой талант…
— Умер вместе с твоим слухом. Заткнись.
Я поднялся наверх и заглянул в свой номер. Дэфа, та самая «проститутка с ножиком», все еще сидела в шкафу, запертая магией. Я приоткрыл дверцу.
— Привет, кукла.
— Убью тебя… — ее голос звучал хрипло, как скрип несмазанных колес.
— Знаешь, мне это уже надоело. — Я захлопнул шкаф. — Может, выучишь новые слова?
Она что-то прошипела, но я не стал слушать. Внизу Филгарт и Никлас уже ждали у повозки.
— Все готово? — спросил я, спускаясь по лестнице и поправляя плащ.
— Да. — Филгарт кивнул на мешки. — Еда, вода, зелья… и она. — Он ткнул пальцем в шкаф, который погрузили вместе с Дэфой.
— Отлично. — Я прыгнул на козлы. — Вперед.
Повозка тронулась, скрипя колесами. Гостиница «У Доброй Ведьмы» — или как там ее — осталась позади. Впереди была дорога, карты и обещание хаоса.
Я ухмыльнулся. Бессмертие — отличная штука. Особенно когда вокруг столько дураков, которых можно довести до белого каления.
Глава 10
Умеренность
Повозка скрипела, колеса увязали в грязи, оставленной вчерашним дождем. Лес по сторонам дороги сгущался, деревья сплетались ветвями в арки, будто пытались закрыть путь. Воздух пах прелой листвой и железом — предвестником крови. Я сидел на козлах, перебирая колоду. Карты шептались, «Правосудие» вибрировала сильнее прочих, будто звала к действию.