Филгарт записал что-то в потрёпанный дневник, зажатый между колен. Страницы пестрели кровавыми пятнами и рисунками — на последней был схематичный набросок статуи с подписью: «Жрец-говно. Взорвали. Класс».
— Он вас сожрёт первым, — неожиданно сказал Пит, тыча в мой карман. Его глаза сузились, как у кота, видящего призрак. — Такие карты… они как проклятые зеркала. Сначала ты любуешься отражением, а потом оно начинает любоваться тобой.
Повозка наехала на камень, подбросив нас всех в воздух. «Верховный жрец» выскользнул из колоды, развернувшись в полёте. На мгновение мне показалось, что маска на карте сморщилась в усмешке.
— Знаешь, что я сделал с последним зеркалом, что пыталось мной любоваться? — поймал карту зубами, чувствуя, как её края режут десну. — Разбил. И вырезал из осколков мозаику. Называется «Иди на хуй».
Пит захихикал, но смех его был сухим, как шелест мёртвых листьев. Он потянулся к своей лютне, обмотанной кишками неизвестного существа, и дёрнул струну. Звук вышел хриплым, болезненным.
— Скажите, Господин… — он сыграл тревожный аккорд. — Когда вы поймёте, что колода собирает вас самого?
Солнце скрылось за горами, бросив на нас последний луч — красный, как полоска на горле жертвенного ягнёнка. Я достал «Верховного жреца», поднёс к губам и шёпотом, чтобы слышали только карта и ветер:
— Давай договоримся. Ты не лезешь в мою голову, а я не буду выжигать тебя кислотой?
Карта дрогнула. Золотая маска на рисунке потекла, как воск, обнажив на мгновение череп под ней. Потом всё вернулось на место.
— Отлично, — сунул её обратно. — Значит, договорились.
Я посмотрел назад. В клубах пыли, поднимающихся от руин, мелькнули тени — слишком прямые, слишком человеческие, чтобы быть просто игрой света. Кто-то шёл по нашим следам, не скрываясь. Высокий, в развевающемся плаще, с посохом, бьющим в такт шагам…
«Колесница» рванула в чащу, сминая кусты и выкорчевывая молодые деревца. Где-то позади, в руинах, завыл ветер — или голос. Слишком поздно понял, что это смех.
Лагерь раскинулся у подножия гор, словно гнойник у края язвы — нелепо, болезненно, но неизбежно. Скалы нависали над нами чёрными клыками, собирая сумерки в складках своих каменных глот. Пит копошился у костра, выкрикивая ругательства, которые могли бы опозорить даже демона-матроса. Его тень прыгала по валунам, превращаясь в карикатуру на пляшущего беса.
— Чтоб вам пусто было, твари пернатые! — он швырнул в огонь комок мха, который тут же захлебнулся дымом. — Даже черти в аду суше веток носят!
Филгарт сидел в трёх шагах, разобрав арбалет на части. Его пальцы двигались с хирургической точностью:
Снял тетиву, обёрнутую кишками горного козла.
Выковырял засохший яд из желоба.
Протёр болты тряпицей, пропитанной маслом светлячков — они засветились тусклым зелёным, как глаза голодного волка.
Между нами, на грубой шкуре тролля, лежал «Верховный жрец». Его золотая маска искривлялась, будто кто-то невидимый давил пальцами на пергамент. По краям карты выступили капли смолы, пахнущие ладаном и гноем.
— Слышишь? — Мадвис швырнул в меня берцовую кость, выловленную из супа. Она пролетела в сантиметре от виска, вонзившись в трухлявый пень. Из щелей выползли многоножки, спеша унести ноги. — Она шепчет. Как продажная девка на исповеди. Только без скидок за красоту.
Я поймал карту в воздухе, когда порыв ветра попытался унести её к обрыву. Золотая краска осыпалась под пальцами, обнажив строки, выведенные почерком писца с трясущимися руками:
'Власть над толпой в обмен на душу.
(Дополнительные опции:
— Бессмертие + вечная жажда
— Мудрость + слепота
— Любовь толпы + ненависть близких)'
— Дёшево. — Провёл ногтем по тексту, оставляя царапину на слове «душа». — У меня эта фигня уже в залоге у трёх демонов. Причём двое из них спорят, кому достанется моя печень.
Филгарт поднял голову. В его глазах отразилось пламя — не костра, а то, что горело глубже. На левом виске пульсировала свежая царапина в форме полумесяца.
— Она может контролировать других? — Он кивнул на карту, одновременно собирая арбалет. Пружины щёлкнули, как голодные челюсти.
Я перевернул карту. На обороте, под слоем якобы случайных клякс, проступил силуэт виселицы. Вместо верёвки — цепь с шипами, вместо тела — мешок с дырой, из которой сыпались монеты.
— Только тех, кто верит в бредни. — Швырнул «Верховного жреца» в костёр. Пламя выгнулось дугой, позеленев, как мох на северной стороне могил. Карта зависла в воздухе, обугленные края шевелились, словно крылья летучей мыши. — Видишь? Даже огонь брезгует.