— Не стреляй! — крикнул Никлас Филгарту, но было поздно. Стрела пролетела сквозь существо, не причинив вреда.
Миали шагнула вперёд, тени взметнулись вокруг неё, образуя чёрный щит.
— Отойди! — её голос прозвучал на два тона ниже, будто говорили двое.
Песчаный джинн завыл, протянув когтистую лапу. Тени Миали схлестнулись с ним, словно жидкая тьма против бурлящего песка.
— Огонь! — вдруг рявкнул Никлас, хватая факел. — Они боятся огня!
Мы бросили в вихрь горящие тряпки, смоченные в масле. Джинн взревел, рассыпаясь на миллионы песчинок. Последним исчез его вой — протяжный, полный ярости.
Когда ветер стих, пустыня лежала перед нами перекроенной. Дюны сменили форму, скалы выглядели чужими.
— Теперь мы точно заблудились, — пробормотал Шеон, отряхиваясь.
— Нет, — Никлас указал на едва заметную трещину в скале. — Здесь есть вода.
Он повёл нас по узкому каньону, где стены сходились так близко, что приходилось идти гуськом. Миали шла последней, её тени ползли по камням, ощупывая каждый выступ.
— Здесь, — Никлас остановился у расщелины, из которой сочилась вода. Чистая, холодная.
— Как ты знал? — удивилась Дэфа.
— Камни учат, если умеешь слушать, — он приложил ладонь к влажному мху. — Пустыня — не враг. Она просто проверяет.
Филгарт, наполнив бурдюки, кивнул мне:
— Ваш Никлас — клад.
Никлас, как всегда, вёл колесницу уверенно, избегая зыбучих песков. Миали молчала, но её тени больше не метались — они обвивали её, как плащ, иногда касаясь плеча Никласа в знак благодарности.
Миали, сидевшая чуть поодаль, вдруг протянула руку. Её тень коснулась факела, и пламя на миг стало чёрным.
— Мы ещё встретим джина, — прошептала она. — Он не забыл.
Но сейчас это не имело значения. Пустыня осталась позади, а вместе с ней — часть наших страхов. Впереди были новые дороги, новые тайны. И пока Никлас правил лошадьми, а Миали шепталась с тенями, я чувствовал — мы справимся.
После недели в выжженной пустыне мы наконец достигли Зеленой Долины. Воздух здесь был густым от ароматов сотен трав, а земля под ногами мягкой и влажной. Колесница въехала в тень огромных дубов, и даже кони, измученные долгим путем, подняли головы, почуяв свежесть.
— Здесь… хорошо, — Миали сбросила плащ, впервые за много дней позволяя солнцу коснуться своей бледной кожи. Её тени, обычно беспокойные, лениво стелились по траве, словно купаясь в росе.
Я почувствовал, как колода в кармане отозвалась теплым ипульсом. «Императрица» сама выскользнула мне в ладонь, её золотые края сверкали в солнечных лучах.
Мы нашли родник в центре долины — кристально чистый, окруженный полевыми цветами. Вода струилась по камням, образуя мелкий бассейн.
— Проверим на всякий случай, — Филгарт достал свой серебряный флакон и зачерпнул воду. Металл не почернел. — Чище не бывает.
Шеон уже срывал сапоги:
— Купаться!
— Подожди, — Никлас схватил его за шиворот. — Сначала лагерь.
Пока другие разбивали палатки, я подошел к воде. «Императрица» в руке засияла ярче. Когда я опустил пальцы в родник, по воде пошли круги, и на поверхности отразилось не мое лицо, а женское — с венком из колосьев на волосах.
«Ты пришел», — прошептал ветер.
Вечером Шеон вернулся с окровавленной рукой — порезался, пытаясь «приручить дикого ежа», как он утверждал.
— Вот идиот, — проворчал Пит, роясь в аптечке.
Я достал «Императрицу» и приложил к ране. Карта засветилась мягким зеленым светом. Когда я убрал руку, на месте пореза осталась лишь тонкая белая полоска — как след от давно зажившей раны.
— Во дает! — Шеон вращал кистью. — Даже шрама нет!
Дэфа наблюдала за этим с необычным для нее интересом:
— Без условий? Без платы?
— Кажется, так, — ответил я, хотя сам не до конца верил в такую щедрость.
Филгарт, сидевший на колесе, вдруг сказал:
— Всё имеет свою цену. Просто мы её пока не видим.
Луна висела над долиной огромным серебряным диском, заливая светом каждый лист, каждый лепесток. Лагерь спал — даже вечно бодрствующий Филгарт наконец сдался, свернувшись калачиком у потухшего костра с арбалетом в обнимку.
Я лежал без сна, чувствуя, как «Императрица» под моей рубахой излучает ровное тепло. Она пульсировала в такт биению сердца — нежно, но настойчиво, словно зовя куда-то.
Когда терпеть стало невозможно, я осторожно выбрался из палатки. Ночной воздух был прохладным и густым, пропитанным ароматом ночных цветов. Где-то в траве стрекотали кузнечики, а изредка доносился мягкий шелест — возможно, пробегавший ёжик.
Я направился к роднику. Вода в нем светилась.