– Может, и не будет у нас никаких открытий, – отозвался Виктор.
– Нет, так не получится. Загадочное явление уже есть, объяснять его так или иначе придется. А когда объясняешь загадку – формулируешь открытие, – Райли многозначительно задрал нос. – Так что нам осталось только выбрать, кто из нас станет великим.
– Посмертно, – тихо сказал я.
– Посмертно, – уверенно поддержал Райли. – Потому что при жизни великость открытия мы вряд ли осознаем, только потомки и смогут оценить всю мощь наших умов.
– Не ту профессию я выбрала, – взгрустнула Лео. – В нашей реальности великие – одни физики.
– Это еще почему? – возмутился я. – Гельмгольц и Майер были врачами.
– Значит, у нас с Акихиро огромные возможности, – обрадовался Виктор. – Надо правильно донести потомкам, как оценивать мощь.
Лаборатория состояла из двух комнат, разделенных стеной с ударопрочной металлической дверью. В основное помещение, похоже, стащили все приборы, какие только удалось найти в институте. На консолях вдоль стен и под потолком в совершенно неожиданных местах были развешаны различные фотодатчики и лазерные излучатели. По покрытому крупной плиткой полу змеились провода, местами уложенные в коробы, а местами просто скрепленные пластиковыми стяжками. Все оставшееся пространство стен было занято приборами, часть которых я даже не смог определить. Из знакомого здесь были осциллографы, частично подключенные непосредственно к датчикам, а частично – к ящикам непонятного вида, несколько анализаторов спектра электромагнитных и звуковых волн, излучатели высокочастотных колебаний. Зачем-то – рефрактометры и спектрометры. Где у меня собирались искать спектры, я решительно не понимал.
Данные со всей аппаратуры сбрасывались на центральный компьютер, расположенный во второй комнате. К нему были подключены мониторы, на которые выводились таблицы, графики и какие-то трехмерные визуализации. Напротив двери стоял небольшой диван, рядом с ним ютился круглый журнальный столик.
С лабораторией я познакомился вечером, а уже на следующее утро меня вызвали на инструктаж.
– Мы поставим на тебя датчики. Будем измерять температуру, сердцебиение, давление, насыщенность крови кислородом, нейронную активность, – сообщил Виктор. – При появлении признаков начала распада постараемся максимально оттянуть момент ввода препаратов. Определенный риск в этом есть. Но ты постараешься сам справиться, верно?
– Верно, – кивнул я.
Интересно, датчики увидят, как у меня трясутся поджилки? Пальцы на руках были ледяные, и я схватился за спасительную горячую чашку чая, которую мне сунула Лео. Смотрела она сочувственно, так что, видимо, мое состояние не осталось незамеченным. Надо срочно взять себя в руки, пока мы все тут не расплакались и не разошлись.
– Ты должен будешь попытаться повторить то, что сделал при заезде китайской лаборатории. Что ты, кстати, делал, давай еще раз обсудим. – Райли сидел с диктофоном, рядом с ним стояла камера для записи видео.
– Я пытался услышать и увидеть, что происходит за стеной. Поставьте какую-нибудь преграду и запустите за ней «Поймай меня, если сможешь». Лучше первый, не ремейки. Загляну посмотреть.
– Ты слышал, как мы с тобой говорили в тот раз?
– Да, слышал.
– Тогда делаем так. Ты сходишь за экран, но будешь следить за тем, что мы говорим. Если говорим, что надо возвращаться, возвращаешься. Мы тянем до последнего и вводим лекарства. Ясно?
– Ясно.
Райли отошел к мониторам. Я держался за спасительную чашку, отвернувшись к окну, чтобы никто не увидел моего лица.
– Я не дам им тебя убить, – уверенно пообещала Лео. – Все будет хорошо.
Все будет хорошо. Да.
– Мы готовы, – Райли кивнул на дверь в лабораторию. – Иди, мышка, сыр ждет.
Светильники в лаборатории были приглушены, излучая неяркий рассеянный свет. Все мониторы выводились наружу, туда, где оставался Эванс с командой, а внутри были лишь приборы. Среди них я разглядел портативный лидар, похожий на тот, что использовался на космофлоте. Вчера он мне на глаза не попался. Но сегодня я почему-то отнесся к лидару с нежностью, положил руку на шероховатую поверхность. Надо бы ему имя какое-то дать.
Посреди помещения соорудили пластиковый непрозрачный экран. Я встал в нескольких метрах перед ним. Глубоко вздохнул. Мне очень надо посмотреть, что там, с другой стороны. Очень! Ведь рано или поздно это поможет нам вернуться к нормальной жизни. Я потянулся. Экран становился ближе, еще, еще. Я коснулся его, я проникал внутрь, в каждую пору пластика, я охватывал его собой, поглощал. А потом увидел стоящего за экраном резинового зайца. Кажется, у меня в детстве была похожая игрушка. Я замер. Потом подался чуть вперед и коснулся его.