— Эй, твоя очередь! — крикнул мне тот унтер-офицер, что состоял при докторе с симпатичным, интеллигентным лицом.
Я направился к нему, причем шагал совершенно прямо. Я держался очень бодро и сразу же скинул китель. Здесь отвратительно пахло кровью и эфиром, а комната была вообще-то школьным классом, они просто составили парты друг на друга, а на стене висели портреты маршала Антонеску и кронпринца Михаила. Потом я снял и рубаху, просто так, по своей воле, хмель все еще не выветрился из меня. «Побыстрее», — сказал унтер-офицер. А у принца Михаила лицо было идиотское, как у всех Гогенцоллернов, и он распоряжался этими чернявыми мужчинами, шлюхами и нечистоплотными парнишками, равно как и луком, огурцами и вином. Но в Румынии все шло кувырком, и ему ни за что не удастся навести здесь хоть какой-то порядок, да и Антонеску тоже вряд ли…
В этот момент я совсем протрезвел, потому что доктор начал ковыряться в моей спине. Я ничего не чувствовал, он сделал мне местный наркоз, но все же было такое странное ощущение, когда знаешь, что в тебя лезут с ножом. Теперь я все видел совершенно отчетливо. Потому что передо мной стоял большой застекленный шкаф, а за мной — стеклянный ящик с инструментами, и я все видел совершенно отчетливо. И мою гладкую спину, и большую дыру в ней — доктор ровненько обрезал ее рваные края и что-то из нее вынимал. Я смахивал на глыбу льда, которую раскалывают для двух мясников, доктор резал быстро и ловко, а потом промокнул тампоном, и я увидел, что дыра в моей спине стала намного больше. «Сделай ее побольше, — подумал я, — тогда это дело займет все шесть месяцев». Вероятно, доктор подумал то же самое. Он опять принялся что-то подрезать и колоть. Потом опять промокнул тампоном, а унтер-офицер, который для порядка держал меня, подошел к двери и крикнул: «Следующий!» Следующим — и последним — был мой унтер-офицер… «От ручной гранаты, верно, приятель?» — спросил меня доктор и положил большой кусок ваты на дыру в моей спине.
— Я думаю, да, — ответил я.
— Видать, ты в рубашке родился, приятель. Хочешь взять этот кусочек на память?
Доктор сунул мне под нос довольно пом: ятый увесистый кусок железа весь в крови.
— Нет, — ответил я. — Спасибо.
Он швырнул его в ящик для мусора, и я заметил, что там уже лежала чья-то нога, совершенно целая и здоровая…
Я был абсолютно трезв.
— Наверняка там еще остались щепочки и кусочки ткани, все это должно выйти с гноем, внимательно следи, чтобы ничего не осталось.
Он засмеялся. Его унтер-офицер перевязал меня. Он перевязал меня на совесть, и я почувствовал себя настоящим героем. Черт меня побери, я же ранен ручной гранатой на самой передовой.
Теперь доктор осматривал аккуратную рану моего унтер-офицера, потом он взглянул на него и помрачнел.
— Как по заказу, дружище, чисто сработано.
Меня просто в жар кинуло, но мой унтер-офицер был невозмутим.
— Настоящее ранение для отпуска на родину, пятое по счету, — сказал мой унтер-офицер.
— Великолепно, — откликнулся доктор, но делать ничего не стал и только опять взглянул в лицо моего унтер-офицера, а тот унтер-офицер, который меня перевязывал, подошел к ним, тоже взглянул на рану, а потом в лицо моему унтер-офицеру.
— Великолепно, — сказал и он.
Доктор курил, положив ногу на ногу. И ничего не делал с раной моего унтер-офицера. А тот был совершенно спокоен и трезв, как стеклышко.
— А в чем дело? — удивленно спросил он. — Мне можно идти? Туда, на выход… Мы с тобой еще увидимся, Ганс, — сказал он мне. И в самом деле двинулся было к двери.
— Стоп, — сказал доктор. — Что вы на это скажете, Мюллер?
Он обернулся к тому унтер-офицеру, который меня перевязывал, я был уже одет. И застегивал пряжку ремня с вещмешком.
— Дело нечисто, — сказал докторов унтер-офицер, — как по заказу.
— Ну ты идешь со мной, Губерт? — спросил я своего унтер-офицера.
— Так вы знакомы? — спросил доктор.
— Губерт — командир моего отделения, — спокойно ответил я, — он лежал в окопе рядом со мной и…
— Ах вот оно что, — сказал доктор, и унтер-офицер, который меня перевязывал, тоже сказал: «Ах вот оно что», они поверили мне, потому что у меня была такая великолепная дыра в спине, можно сказать — геройская дыра…
И мы с Губертом вышли.
Унтер-офицер пожал мне руку.