— Тебе нечего бояться.
Голос звучал так красиво, что человек вновь перепугался, однако все же рискнул посмотреть на того, в сером: глаза у него были добрые, но очень грустные.
— Ему нужен Иосиф, — сказала молодая женщина, — сейчас я его разбужу. Значит, нужно починить дверь?
— Да, на постоялом дворе «У рыжего». Только немножко подстругать паз и подогнать коробку. А то дверь заедает. Я подожду на улице, пока ты его не приведешь.
— Ты можешь подождать и здесь, — заметила молодая женщина.
— Нет, лучше уж подожду снаружи.
Он бросил беглый взгляд на того, в сером, который с улыбкой кивнул ему, потом вышел и осторожно прикрыл за собой дверь, накинув проволочную петлю на гвоздь. Мужчины с цветами в руках всегда казались ему странными, но этот, в сером, не был похож на мужчину, правда, и на женщину тоже, и странным он ему совсем не показался.
Когда вышел Иосиф с ящичком для инструментов, он взял его за локоть и сказал:
— Пошли, нам налево за угол.
Они свернули за угол, и тут человек наконец собрался с духом и сказал то, что хотел сказать молодой женщине, но побоялся, потому что присутствовал тот, с цветами в руках.
— Пастухи рассказывают в городе про вас удивительные вещи, — произнес он.
Но Иосиф ничего на это не ответил, сказав только:
— Надеюсь, у вас есть там хотя бы шило, а то у моего ручка отломалась. И сколько дверей надо чинить?
— Одну, — ответил человек, — и шило у нас есть. Починить надо срочно. Потому что к нам ставят на постой.
— На постой? Теперь? Ведь никаких учений вроде нет?
— Учений-то нет, но в Вифлеем прибывает целая рота солдат. И у нас, — добавил он гордо, — у нас будет жить их командир. Пастухи… — Но он не договорил и замер на месте. Иосиф тоже остановился. На углу улицы стоял тот, в сером, и держал в руках целую охапку белых лилий. Он раздавал их маленьким детям, едва научившимся ходить. Детей все прибывало, а таких маленьких, которые еще не умели ходить, принесли на руках их матери, и человек, пришедший за Иосифом, совсем перепугался, потому что тот, в сером, плакал. Человек испугался еще раньше, услышав его голос и увидев его глаза, но слезы — это было куда страшнее: он прикасался рукой к губам и лбам детей, целовал их маленькие грязные ручки и протягивал каждому из них лилию.
— Я тебя искал, — сказал Иосиф тому, в сером, — вот только что, когда я спал, я видел тебя во сне…
— Знаю, — прозвучало в ответ. — Нам надо сейчас же уходить.
Он подождал, пока к нему подойдет совсем маленькая чумазая девчушка.
— Значит, мне уже не нужно будет чинить дверь для этого командира?
— Не нужно, мы сейчас же уходим.
Он отвернулся от детей, взял Иосифа за руку, и Иосиф сказал, обращаясь к человеку, который за ним пришел:
— Мне очень жаль, но, кажется, я не смогу вам помочь.
— Да ладно, что уж тут, — ответил человек. Он посмотрел вслед двоим, возвращавшимся к хлеву, а потом поглядел на улицу, по которой бегали смеющиеся дети с большими белыми лилиями в руках. Тут он услышал позади топот лошадиных копыт, обернулся и увидел въезжавшую в город роту солдат. «Опять мне попадет за то, что дверь не починена», — подумал он.
Дети стояли на обочине дороги и приветственно махали солдатам белыми лилиями. Так солдаты въехали в Вифлеем сквозь шпалеры цветов, а человек, приходивший за Иосифом, подумал: «Сдается мне, что пастухи рассказали истинную правду…»
ПРИЗНАНИЕ ЛОВЦА СОБАК
Я с большой неохотой призна́юсь в том, каким делом я занимаюсь; оно хоть меня и кормит, но заставляет совершать действия, которые не всегда могу производить с чистой совестью: я служу в отделе налогообложения собаковладельцев и прочесываю территорию нашего городка, дабы выявить незарегистрированных шавок. Под видом мирного гуляющего обывателя я, упитанный и невысокий человек, с недорогой сигарой во рту, брожу по паркам и тихим улочкам, завязываю беседы с хозяевами, выгуливающими своих собачек, запоминаю их фамилии и адреса, изображая собаколюбие, почесываю их любимцев за ушами, зная, что каждый из них принесет нам вскоре пятьдесят марок.
Я сразу распознаю зарегистрированных псов, я как бы нюхом чую, когда такой экземпляр с чистой совестью замирает у дерева и справляет малую нужду. И особый интерес я испытываю к щенным сукам, которые приближаются к радостным родам будущих налогоплательщиков: я наблюдаю за ними, запоминаю точный день рождения помета и контролирую, куда будут отправлены щенки, даю им дожить до того возраста, когда их уже никто не решится утопить, — и передаю в руки закона. Вероятно, мне следовало бы избрать себе другую специальность, ведь вообще-то я люблю собак и поэтому постоянно пребываю в душевных муках: служебный долг и любовь борются в моей груди, и должен признаться, что иногда любовь побеждает. Попадаются собаки, о которых я просто не могу донести, на которых я, как говорится, закрываю оба глаза. Особая жалостливость живет в моей душе теперь, когда моя собственная собака остается незарегистрированной: это беспородная шавка, моя жена любовно ее кормит, она — любимый участник игр моих детей, не подозревающих, какому незаконному существу они дарят свою любовь.