Незадолго до пяти бледный лейтенант прошел по рядам норок, еще раз объяснил боевую задачу, попытался сказать пару-другую утешительных слов, но уперся в стену глухого безразличия солдат. Когда началась артиллерийская подготовка, он невольно пригнулся и, поскольку снаряды ложились прямо перед позициями его солдат, со злым лицом спрыгнул в ближайшую нору и громко крикнул:
— Передайте там, пусть Бауэр выпустит зеленую ракету… А то они своими минами нас тут всех перемолотят.
Но мины следующего залпа легли уже подальше, на территории противника, однако тоже бессмысленно. Потом редкий огонь перекинулся к лесу, расщепляя стволы деревьев, и послышался далекий гул разрывов в просторной долине реки.
Лейтенант обвел взглядом нору. Глаза его растерянно соскользнули с каменного лица пожилого солдата на фигурку совсем еще молодого парнишки, который от страха перед нашим собственным огнем беспомощно вжался в дно норы. Видны были только его дрожащие плечи и ладони, сложенные перед грудью, как для молитвы. Лейтенант с вымученной улыбкой схватил его за руку, приподнял с земли и сказал, смеясь:
— Вставай, парень… Это не опасно. Это же наша артподготовка.
И он в нескольких словах объяснил примитивную технологию атаки. Молодой солдат, круглолицый крестьянский сын с остатками здорового румянца на щеках и ежиком темных волос, доверчиво уставился в болезненно сморщенное лицо лейтенанта, надел свалившуюся пилотку и послушно повернулся в сторону противника. Но при каждом новом залпе он боязливо вздрагивал.
Офицер невольно взглянул на сигарету пожилого солдата и жадно втянул носом любимый запах табака. Равнодушное и как бы застывшее лицо тощего бородача вдруг задвигалось, изобразив странную, то ли насмешливую, то ли сочувственную, улыбку:
— Хотите сигарету? Нате!
Он протянул лейтенанту всю пачку, потом, будто бы внезапно решившись, выхватил из кармана еще несколько пачек и сказал спокойно:
— И пусть каждый возьмет по сигарете!
Молодой офицер не смог скрыть дрожание руки, когда прикуривал от горящей сигареты солдата. Он глубоко затянулся дымом с нетерпеливым, почти страстным наслаждением. Потом смущенно пробормотал: «Спасибо» — и запинаясь спросил:
— Послушайте, откуда у вас это?
— Украл, — кратко бросил солдат. — Откуда же еще? Из танков, этой ночью.
Лейтенант вдруг испуганно оглянулся и пробормотал:
— А вообще, куда девались танки? Сейчас уже три минуты шестого… — И опять крикнул, уже погромче, в сторону соседней ячейки: — Пусть Бауэр придет! Немедленно. Каждый получит по сигарете!
Во время возникшей неловкой паузы слабая артподготовка через равные промежутки времени выплевывала мины, пролетавшие над их головами. С незнакомым и странно пронзительным звуком они рвались где-то за лесом, там, где должна была находиться река… Река, к которой им предстояло как минимум подойти, а если удастся, то и форсировать. Но во всей дивизии не было ни одного человека, включая генерала, который бы верил, что они ее вообще увидят.
Пожилой солдат сбил щелчком горящий кончик сигареты, аккуратно спрятал окурок в карман и насмешливо спросил офицера:
— А вы и в самом деле поверили, что танки нас поддержат?
Молодое лицо лейтенанта исказил неподдельный страх, который застыл словно маска на его еще детском лице. Он уставился на бородача и пробормотал уныло: «Да». Потом выпрыгнул из ячейки и крикнул, уже убегая: «Посмотрим!..»
Было пять часов пять минут.
Огонь артиллерии немного усилился, потом загремел более угрожающе и вновь замолотил грозными кулаками по лесу впереди. Бородач повернулся ко все еще дрожавшему парнишке, спокойно положил руку ему на плечо и сказал почти любовно:
— Ну вот, а теперь нам пора подготовиться…
Он не торопясь надел пояс, на котором висел только плотно набитый хлебом вещмешок, отвинтил сверкающий орден, сунул его в карман и поправил пилотку. На бруствере перед юнцом кучей было навалено все, что положено иметь пехотинцу: противогаз, фаустпатрон, ящик с боеприпасами, ручные гранаты, походное снаряжение, саперная лопатка, суконный футляр с флагами, пояс с тяжелыми патронташами и вещмешком. И парнишка принялся навьючивать на себя все это имущество. Руки у него дрожали, потому что вал огня, направленного на реку, теперь в самом деле нарастал.