Во второй раз Хюрем причинил сильную боль. Намеренно. Хотел показать глупцу, как неразумно отдаваться чужой воле. Но Лето только закусил губу — маленький стойкий воин-раджан, а когда пытка закончилась, снова приник к Хюрему и уставился на него с покорностью пса. Хюрем мог делать с Лето что угодно: тот был готов принять и вытерпеть от омеги всё.
Тьма дрогнула. Одна из четырёх свечей держалась до кончика ногтя, но вот фитиль наконец выгорел, сбросив восковое тело, и свеча погасла, оставляя сестёр разгонять мрак глубокой ночи.
— Почему ты не признаёшь меня парой? — с откровенностью ребёнка потребовал Лето ответ, вызывая у Хюрема настойчивое желание треснуть балбеса по лбу.
Он уже повернул голову набок, встречаясь с пытливым взглядом, чтобы бросить колкость, но, уловив притаившиеся на дне глаз боль, и непонимание, и надежду, проглотил собственные слова. Отвернулся.
Так и не дождавшись ответа, Лето продолжил:
— Надеюсь, ты поделишься со мной, когда будешь готов. Я стану ждать, — со смирением произнёс он. — И еще мне нужно кое-что тебе сказать.
Хюрем, оглушённый происходящим, не слишком обращал внимания на ту чушь, которую нёс мальчишка.
— Когда мне исполнится восемнадцать вёсен, я должен буду взять супруга. — Лето, чьё сердце едва не срывалось в галоп, напряжённо всматривался в профиль Хюрема; омега не шевельнулся. — Его зовут Виро. Виро Дорто. Он брат Толедо и наш брак решили отцы.
Снова замолкнув, Лето был готов услышать слова возмущения или хотя бы горькой досады, но Хюрем только таращился перед собой, пока поверхность его глаз едва заметно подрагивала, как бывает, когда смотришь на воду в чаше. Что-то явно происходило с омегой; должно быть, новость его оглушила, и он не мог выдавить ни слова.
— Он станет супругом, и как только у нас появится наследник, я сделаю тебя законным наложником, — Лето удержался, чтобы не сказать, как мечтает о том, чтобы у них были дети, но смутился собственных мыслей и прикусил язык. — Только тебя.
Кроме папы, у Лиадро Годрео было ещё четыре наложника. Они занимали отдельные комнаты в доме и являлись согреть ложе жреца по приглашению. Лето не коробил такой порядок вещей. Родители не были истинными и брак был заключён по расчёту. Помимо этого, положение жреца ко многому обязывало. Пусть Лето и был наследником, в случае, если с ним случится несчастье, кто-то должен занять освободившееся место.
Детей наложников оберегали не меньше, а то и больше, чем самого Лето. Никто в точности не знал, как много отпрысков у Верховного жреца. Беременность наложников скрывали, как и роды. Ребёнка вскармливал омега из чистокровных, имевший собственное новорожденное дитя. Считалось удачей, если удавалось подыскать хорошую семью в отдалённых частях империи. Там ребёнок и воспитывался. Невероятное сходство чистокровных обеспечивало подлогу успех. Мальчик узнавал, кто он, в подростковом возрасте, но говорить об этом посторонним строго-настрого запрещалось. Мальчику объясняли, что, болтая лишнее, он наносит вред не только себе, но и Касте. Ни один чистокровный, воспитанный в духе истинного раджанизма, никогда бы не пошёл на такое преступление.
Дети-омеги имели ту же судьбу. Пусть они не претендовали на положение, но могли стать орудием в чужих руках. Безопаснее для всех было скрыть правду о настоящих родителях и позволить ребёнку получить спокойную жизнь среди братьев.
Так удавалось поддерживать единую кровную линию в течение многих веков. Даже если некоторые из детей гибли или были умерщвлены злопыхателями и заговорщиками, отыскать все семена было невозможно. Если же жрец не успевал оставить собственных отпрысков, власть переходила следующему по старшинству брату.
Говоря, что Хюрем станет единственным наложником, Лето имел в виду, что никто иной ему не нужен, и коль скоро закон будет соблюдён, его не смогут заставить брать в постель других омег. Однажды Хюрем подарит ему много детей, и Лето постарается, чтобы все они остались в Барабате, где они могли бы любить и приглядывать за ними самостоятельно. Уже очень давно никто не смел угрожать отпрыскам жреческой линии, и потому Лето не видел никакой необходимости отсылать детей, как и обзаводиться гаремом. Он был твёрдо намерен изменить существующий порядок.
Будущее виделось Лето вопиюще счастливым и светлым, но ему было только шестнадцать, а с Хюремом ещё было столько недомолвок, поэтому Лето промолчал о том, что переполняло его сердце при одном только взгляде на омегу. Он непременно скажет обо всём, когда омега сможет поделиться тем, что отягощало его собственную душу.