— Так и будешь бока отлёживать? — спросил Хюрем, бросая Лето чёрную тряпицу, похожую на широкий пояс.
Лето подхватил предмет на лету и, не задумываясь, повязал его на глаза. Он сделал это раньше, чем успел спуститься с кровати, чтобы занять боевую стойку и приготовиться к атаке, и виной тому была отнюдь не небрежность, за которую он мог жестоко поплатиться, точно зная, что случится в следующий момент. Стоило зрению погаснуть, как на него напали.
Лето ушёл от удара с новообретённой лёгкостью. Он знал, что справится, и не хотел облегчить себе задачу, занимая более выгодное положение. Когда Хюрем только начал свои необычные тренировки, Лето сильно доставалось: омега не делал послабления для своего любовника и истинного, не смягчал удары и не растягивал стремительность атаки. Учиться пришлось быстро, и успехи не заставили себя ждать, показывая Лето, как глубоко он заблуждался насчёт собственных умений до момента встречи с омегой. Однако, дело прошлое. Сейчас Лето уворачивался от коварных выпадов Хюрема, едва касаясь окружающих поверхностей.
Альфа откатился по полу в противоположный угол. Углы, изначально невыгодные, если не гиблые, места для боя больше не доставляли Лето сложностей. Комната была маленькой, и как бы хорошо он ни держался, рано или поздно его теснили, заставляя продолжать сражения меж бреющих размахи стен.
Сначала, следуя всем правилам, Лето избегал мышеловок как огня, а оказываясь в них, начинал уступать сопернику. В такие моменты Хюрем давил нещадно, только увеличивая напор. После одной из таких схваток Хюрем обронил, что ещё никогда не видел, чтобы кто-нибудь так неуклюже ворочался в углу, как это делал Лето. Задетая гордость заставила альфу задуматься и присмотреться внимательнее к тому, что делал сам Хюрем, оказываясь в незавидном положении.
Лето ждало потрясение. Вместо того, чтобы тратить больше сил на оборону и пытаться всеми правдами и неправдами выбраться из тупика, Хюрем забивался глубже, и уклонялся с ловкостью паука, пока Лето сбивал костяшки о камень стен, не в состоянии достать соперника. Лето потел в разы сильнее, когда должно было быть наоборот! С тех пор он не просто смотрел на Хюрема, но старался подметить каждое движение омеги, запомнить, обдумать и использовать самостоятельно.
Поначалу, осознав силы омеги, Лето стал уговаривать Хюрема тренироваться по ночам, во время тайных вылазок омеги, но тот отказался. Вместо этого он стал набрасываться на Лето в те моменты, когда альфа меньше всего этого ожидал. Лето мог пересекать двор анаки, направляясь на утренние занятия, когда у Пропилей ему в спину прилетал подлый удар. Ещё неприятнее было падать на каменный и влажный пол купальни, сбитым любимым приёмом Хюрема — подсечкой. Не важно, только ли Лето поел, или ему вставили со всем остервенением в зад, атака могла случиться когда и где угодно, впервые действительно заставляя Лето следовать главному наставлению старшего субедара — всегда оставаться начеку.
Шестое чувство, которое и так, по мнению Лето, было прекрасно развито, изменилось, и теперь даже лишённый зрения, он не испытывал ни капли неудобства. Он будто бы видел кожей: глаза словно выросли на каждом клочке плоти, даря постоянную бдительность, не требовавшую сосредоточенности. И пусть Лето с детства учился слепому бою, только теперь он стал по-настоящему «видеть». И случилось это благодаря Хюрему.
Не оценить такой дар Лето не мог. Пусть обида от недомолвок и сумела отыскать путь в сердце Лето, она была не настолько сильна, чтобы затмить понимание того, что Хюрем о нём заботится, даже если манеру такой заботы мало бы кто понял. Но Лето чувствовал Хюрема не так, как все вокруг, и знал, что удары были подарками воину, способными сделать его сильнее.
Второй причиной, убивавшей сомнения в истинности, были ласки омеги. Его взгляды, его прикосновения, страсть, вспыхивавшая заревом, стоило им остаться наедине. Всё это, и ещё мириады едва уловимых дыханий, скользивших в сторону Лето, шептали о священной связи, намертво привязывавшей одного к другому, желал того Хюрем или нет. Говорил об этом — или предпочитал молчать.
Лето должен был ждать; ждать, как обещал Хюрему, слепо веря в значимость некой причины, сковавшей язык омеги. Разум без устали твердил об этом, но жадная любовь требовала словесной капитуляции. Признания Лето законным альфой, словно так он мог ещё больше овладеть омегой — отобрать ещё одну часть его души. Часть, которую омега не желал отдавать ему. Своему истинному.