— Лето, — крякнул омега, и потянул носом, пытаясь успокоиться.
Толедо тут же нахмурился.
— Что с ним-то не так? — неужели между этими двумя пошёл разлад, а он и не знал?
— Хюрем, — не объяснив, пискнул следующее имя Виро; имя, не вызывавшее в Толедо ничего кроме раздражения.
Сам того не замечая, альфа подобрался, готовый услышать что-нибудь неприятное, ведь это из-за омеги они впервые серьёзно поцапались с Лето. И это омега оставил отряд в дураках на охоте. Толедо голову сломал, пытаясь разгадать хитрость Хюрема во время погони, да так и не смог понять, как он обвёл всех вокруг пальца, злясь на омегу пуще прежнего.
Как только весть о победе Лиса распространилась в анаке, честь отряда Карафы существенно пострадала. Новость распространилась с молниеносной быстротой, и вот уже только ленивый не потешался над горе-раджанами. На празднике победа Хюрема стала одним из главных блюд. Все хотели знать подробности и неустанно поражались, как такое могло случиться, заставляя альф белеть от гнева. После им не единожды пришлось вызывать членов других старших отрядов на личные и массовые выяснения отношений, а поскольку сделать это можно было только ночью, улизнув из гарнизона за стены города, все нажили себе только большие неприятности. Слухи о столкновениях за честь не могли не достигнуть ушей старших субедаров, и вот уже наутро, не выспавшиеся и побитые, раджаны несли повинность в виде дополнительных заданий, доводивших каждого до седьмого пота и заставлявших валиться с ног. Но гордость — дело первостепенной важности, и как только новый язык проходился по святому, вспыхивали новые разборки стенка на стенку. Только недавно всем, кажется, надоело огребать, а затем отрабатывать за собственный язык, и толки о проигранной охоте улеглись.
Виной всему этому был, конечно же, Хюрем.
Виро продолжал наматывать сопли на кулак в попытке собраться, и Толедо предложил догадку:
— Ревнуешь, что он отирается вокруг Лето?
Это было бы не удивительно. Лето повсюду таскался с омегой, объявив того подручным. Даже на праздник явился не один, притащив с собою бестию.
— Вдруг они пара? — неожиданно выпалил Виро, привлекая внимание брата и заставляя того фыркнуть:
— Не выдумывай. Где Лето, а где Хюрем. Он так, временное подспорье.
Пропасть между альфой и омегой казалась непреодолимой, и потому такая мысль вряд ли могла прийти в здоровую голову. Виро был просто юнец, влюблённый в альфу постарше, и, конечно, его не могло не заботить постоянное присутствие другого омеги рядом. Но пара?!
— Он глаз с него не сводит, — не сдавался Виро. — И тогда, на празднике. Ты бы видел Лето! — он едва перевёл дух, чтобы продолжить: — Я сказал, что мне всё это не нравится. Что неправильно наряжать любовника и расхаживать с ним на глазах у всех. А он… — глаза омеги снова наполнила влага, — отмахнулся от меня, как от назойливой мухи, и побежал за этим Хюремом, когда понял, что тот нас подслушивает.
Толедо слушал молча, впервые видя Лето и Хюрема глазами младшего.
— Он ведь любовник, просто подстилка, да ещё и некрасивый к тому же. Так чего Лето к нему так относится, словно ничто не может их разлучить? — Виро не выдержал и снова разрыдался, пытаясь заглушить пронзительный звук одеялом.
Притянув к себе младшего, Толедо дал тому выплакаться. Гладя светлую голову, он погрузился в задумчивость, стараясь припомнить всё, что видел за то время, пока Хюрем отирался рядом. И вот что неожиданно пришло на ум.
Праздник Касты, свободный бой. Толедо с упоением наблюдает, как разворачивается кровавое побоище и на песок арены падают сражённые воины удачи один за другим, а этот омега — от горшка три вершка, продолжает стоять. Он хотел сказать Лето, что это просто поразительно, но того не оказалось рядом. Оглянувшись, Толедо увидел товарища рядом со старшим субедаром, они о чём-то напряженно переговаривались, неотрывно следя за боем. Толедо не стал мешать, вернувшись к состязанию.
После Лето вдруг решил сделать Хюрема подручным. Зачем Лето подручный? — подумал тогда Толедо. За ним неотступно следовали соглядатаи Карафы, чего Лето на дух не переносил и с трудом мирился. И вот омега рядом, каждый божий день. Конечно, когда Лето перестал навещать Дом радости, кое-что прояснилось. Только вот зачем менять десяток отличных шлюх, умеющих удивить самое закалённое воображение, на одного омегу, который, как правильно отметил младший, не вышел ни рожей, ни кожей? Лето, в общем-то, мог и так ставить этого Хюрема в коленно-локтевую, когда бы ни захотел. Толедо не помнил, чтобы тому хоть кто-нибудь отказал.