Всё же какая-то польза от привезённых лекарей была. Спустя пару дней Хюрем приказал тем явиться. Не попросил, а попросту передал через старшего субедара, что тем нужно прийти к убежищу и принести все травы, растирки и настои, которые имелись с собой. Старики тут же вообразили, что упрямый омега, возомнивший себя умелым целителем, наконец понял тщетность собственных усилий и отчаянно нуждается в помощи. Это отчётливо читалось на двух надменных лицах, когда лекари шли к норе в то утро.
Каково же было их возмущение, когда Хюрем, не говоря ни слова — даже не поприветствовав уважаемых мудрецов, разворошил их котомки, выбрал травы и пузырьки, прежде внимательно их понюхав, и снова исчез в укрытии, не обронив напоследок ни спасибо, ни до свиданья.
Разгневанные до пены у рта старцы, не унимались целый час, высказывая Зарифу Карафе о том, что происходит с его молчаливого согласия, оправдания или объяснения которому они и представить не могут. Карафа слушал спокойно, давая чужому негодования выплеснуться в полной мере.
Старший субедар давно написал жрецу, что не станет брать Хюрема под стражу, пока тот выхаживает Лето. Свое решение он оправдал теми же причинами, что и прежде субедару Сувиру. Кто бы что ни думал, но Лето продолжал дышать, и самочувствие его, пусть и медленно, улучшалось, говоря о том, что скоро его можно будет вернуть в Барабат.
Сомневаться в том, что Лиадро Годрео мог глубоко задуматься о таком поступке старшего субедара не приходилось, однако стоило надеяться на то, что альфа прекрасно знал, насколько привязан Зариф Карафа к своему подопечному, и потому сделает всё, лишь бы Лето выжил. Остальное сейчас представлялось менее важным.
Шла четвёртая неделя стоянки, когда на поляне объявились новые гости. Услышав от стражников, кто именно пожаловал, Зариф Карафа помрачнел и поднялся, чтобы лично встретить прибывших. Выйдя из шатра, он увидел, как по кромке неровной окружности к нему направляются четверо. Трое сопровождающих окружали Исидо Дорто — старшего субедара Барабата и отца почившего ныне Толедо.
Коренастый и широкоплечий воин двигался к Зарифу Карафе, не отводя тяжёлого взгляда. Загорелое обветренное лицо, так хорошо знакомое старшему субедару, носило явный отпечаток горя. Пусть суровость и строгость была присуща всем, кто сумел дожить до пятого десятка лет, застывшее выражение смирения перед страшным ударом судьбы явилось новым знаком боевого отличия родителя, пережившего собственного ребёнка.
Приблизившись, Дорто застыл. Два старших субедара молча склонили головы в знак приветствия. Обычай, заведённый для тех случаев, когда любые приличествующие слова казались неуместными и неискренними для тех, кто привык проливать кровь и наблюдать, как тела покидает жизнь.
Зариф Карафа широко отвёл руку, приглашая гостя в свой шатёр — разговор им предстоял долгий.
Карафа не ошибся: небо успела потянуть призрачная синева, а он всё продолжал говорить, неспешно выстраивая запутанную историю. Исидо Дорто слушал почти молча, иногда задавая вопросы. Закончив, Карафа подошёл к доставленному из Барабата сундуку, достал оттуда бутылку крепкой настойки, налил гостю и себе. Сел напротив и пригубил содержимое походного кубка. Гость последовал его примеру, продолжая смотреть в пространство перед собой. Некоторое время они молчали, каждый думая о своём, тихо глотая обжигающую горечь. Один сожалел о потерянном отпрыске, другой думал о том, как не сломать жизнь своему, пусть и не кровному сыну.
— Почему он всё ещё не под стражей? — прозвучал вопрос, возвращая Карафу в глубокую тень шатра, рассеиваемую зажжёнными свечами.
— Он, — произнёс Карафа, отказываясь называть омегу по имени, как это только что сделал Дорто, — оказывает помощь Лето.
— Разве для этого у нас нет лекарей?
От Карафы не укрылось шипение голоса, вызванное отнюдь не специями бродившего травяного сбора. Как и остальные, Дорто не понимал, почему Хюрему было позволено оставаться относительно свободным, когда он убил чистокровного, пусть мнимая свобода и не распространялась дальше поляны.
— Есть. Но он точно знает, что делать, — спокойно добавил Карафа. — Лето выжил и медленно идёт на поправку. Об этом мы должны заботиться в первую очередь. После ты, с разрешения жреца, сможешь предъявить ему счёт.
— Это разрешение у меня есть, — рявкнул Дорто. — Я лично отправлю его на тот свет! Моё право — право кровной мести.
Карафа не стал спорить, понимая, что сейчас все попытки заставить Исидо Дорто внимать себе обречены на провал. Как и предполагал старший субедар, этот танец будет проходить на краю обрыва, и, увы, исход оставался неизвестным. Однако, первостепенное значение имела жизнь Лето.