В другой раз я спросил тетю Лину, почему антиподы не падают с земли на небо. Этот вопрос не давал мне покоя: сколько мне ни объясняли, я никак не мог понять, что такое земное тяготение.
- А это очень даже просто, - ответила тетя. - Мухи ползают по потолку и не падают... Вот так и антиподы.
- Но мне папа говорил, что у мух на лапах особые приспособления, сказал я.
- Вот и у антиподов приспособления. Какой тут может быть разговор!
Мама попросила двоюродную сестру "не морочить ребенку голову" и снова принялась толковать мне про земное тяготение. Я обиделся на тетю и дал себе слово не разговаривать с ней, но скоро забыл об этом. Тетя продолжала вести себя по-прежнему, а я опять верил всему, что она плетет.
Наступила суббота. Примерно в половине пятого я вышел на улицу. Возле крыльца Бармалея стояла кучка ребят с какими-то очень уж серьезными лицами. Сам Бармалей сидел на ступеньках в своем будничном костюме: вельветовых штанах и майке. Он сидел согнувшись, прижав ладони и локти к животу, подняв коленки. Вид у него был такой жалобный, что я сразу спросил:
- Чего это с ним?
- Живот заболел, - ответил Ромка. - Через два часа спектакль, а у него живот болит.
Я знал, что мать Бармалея работает в магазине и возвращается после девяти. Отца у него вообще не было. Я посоветовал:
- Надо у взрослых у кого-нибудь спросить.
- Тоська побежала уже, - сказал Роман.
Бармалей поднял на нас глаза.
- Если бы как сейчас болит - я бы спел... А только вдруг еще сильнее начнет?.. Недавно так скрючило - я аж встать не мог.
Запыхавшись, прибежала Тося. Она тащила резиновую грелку, наполненную горячей водой.
- Бармалей! Во, я грелку принесла! Мама говорит, это самое лучшее грелка: полежишь часок - и все пройдет.
Тут впервые за много дней Бармалей вытаращил глаза и страшно оскалил зубы. Только раньше он это делал играя, а теперь всерьез.
- "Полежишь часок"! "Полежишь часок"! - закричал он. - Мне через час уже в Доме культуры надо быть, а она - "Полежишь часок"!
Все накинулись на Тосю за ее бестолковость, сказали, чтобы она шла подальше со своей грелкой, потом принялись обсуждать, как все-таки помочь Бармалею. Почти каждый припомнил случай, когда у него болел живот. Некоторые рассказывали, чем их лечили: одни называли пурген, другие сушеную чернику, третьи - касторку... Какой-то мальчик сказал, что очень помогает аспирин. Однако никто не мог припомнить, как быстро подействовало на него лекарство: через час, через два часа или через пять минут.
- Лешка, - обратился ко мне Ромка! - У тебя родители культурные. Сбегай спроси!
Я побежал к своему дому. Мама с папой ушли прогуляться, в квартире была одна тетя Лина. Она стояла перед зеркалом и примеряла ярко-розовую шляпку.
- Тетя Лин! - заговорил я торопливо. - Что лучше всего помогает, если у человека живот болит?
- Ну как - что? Касторка, конечно, - ответила тетя Лина.
Я с той же скоростью помчался к ребятам. Я так набегался, что еле мог говорить:
- Тетя Лина... сказала... самое лучшее... это касторка...
- А как она действует: быстро? - спросил Ромка.
Я молчал. Об этом ведь я и не справился.
- У, дурак! Хуже Тоськи! Его за тем и послали, а он... Беги узнай!
Я снова пустился к дому.
Тетя Лина была уже не в комнате, а в кухне. Она мыла посуду.
- Тетя Лин!.. А эта... а касторка - она быстро действует?
Тетя Лина обернулась через плечо и серьезно посмотрела на меня.
- Касторка-то? - сказала она своим низким голосом. - Моментально: не успеешь штаны снять - и уже готово!
Это было как раз то, что нужно. Я выскочил на площадку лестницы, но тут же снова открыл дверь своим ключом. В аптечке, которая висела в ванной, касторки не оказалось. Я вспомнил, что папа смазывает касторкой свои охотничьи сапоги, и полез в шкаф, где он держал свои припасы. Там я нашел запыленный, но не распечатанный пузырек, потом в кухне, за спиной у тети Лины, стянул столовую ложку.
- Тетя Лина говорит - моментально действует, - доложил я, прибежав к ребятам.
- Моментально? Преувеличивает, наверное... - усомнился Ромка.
Тут ребята заспорили. Одни соглашались с Ромкой, но другие говорили: "А вдруг тетя не преувеличивает?"
Победили более осторожные. Мы пришли в тот уголок двора, где стояла деревянная будочка уборной. Бармалей остановился недалеко от нее, взял у меня ложку и подставил ее Ромке.
- Лей! - сказал он угрюмо.
Ромка налил касторку в ложку. Бармалей выпил. Лицо его перекосилось, он похлопал огромными глазищами.
- Во гадость!!!
Мы (нас было человек пятнадцать) стояли полукругом и молча смотрели на него.
С минуту Бармалей прохаживался перед нами взад-вперед с ложкой в руке.
- Ну как? - тихо спросил Борька.
- Никак! - сказал Бармалей и остановился перед Ромкой. - Еще налей.
Ромка налил. Бармалей выпил и снова принялся ходить.
На этот раз мы молчали гораздо дольше.
- Не действует?.. - спросил Борька.
- Хоть бы что!
Тося подошла со своей грелкой вплотную к Роману и посмотрела на пузырек.
- Ой! Да она же, наверно, вся выдохлась. Посмотрите, какая бутылка запыленная!
Ребята обступили Ромку и заговорили:
- Ну факт, выдохлась!
- Небось год уже простояла, а он принес!
Бармалей остановился, взял у Ромки пузырек, посмотрел сквозь него на заходящее солнце. Потом он выпил еще порцию и швырнул пустой пузырек в крапиву.
- Фиговая у тебя касторка, - сказал он мне, отдавая ложку, и бросил остальным: - Пойду. Одеваться пора.
Ушел Бармалей. Ушел домой и я, обиженный на ребят: они ворчали на меня так, словно я сам делал эту касторку.
Был десятый час вечера. Я уже стелил свою постель, как вдруг за окном послышалось:
- Лешка-а! Лешка, выйди-и!
Я открыл окно, лег на подоконник.
В освещенном фонарями дворе стояли Ромка, Борис и еще несколько мальчишек.
- Ну, гад паршивый! - закричал Ромка, тряся над головой кулаком. Ну, теперь выйди!
- Только выйди попробуй! - подхватил Борька. - Вот увидишь: мы тебя живым убьем!
Я молча закрыл окно. Мама, папа и тетя ни о чем не знали: они сидели в кухне, окно которой выходило на улицу.
Когда мама вошла ко мне, я ревел, уткнувшись в подушку. Я рассказал маме все, мама тут же побежала в кухню и так поссорилась с тетей, что та утром уехала.
Два дня я не выходил из дому. От ребят из нашего двора я узнал, что произошло в Доме культуры. Уже надев лохмотья беспризорника, Бармалей спросил у одного из артистов, где здесь туалет. Тот ответил, что последняя дверь по коридору, направо. Бармалей ушел и отсутствовал довольно долго, спектакль даже немножко задержали. Наконец занавес открыли, на сцене среди рыночной толпы появился маленький беспризорник. Но песню свою он не запел. Он походил по сцене туда-сюда, потом ушел за кулисы, пронесся по коридору, снова скрылся за последней дверью направо и уже весь вечер не отходил от нее дальше чем на десять шагов. Моя касторка оказалась не такой уж "фиговой".
Когда я наконец вышел на улицу, меня не побили. Аглая, Сеня Ласточкин, Антошка Дудкин объяснили ребятам, что я не виноват.
Но в клуб Бармалей больше не заглядывал, как его ни уговаривали. Он стеснялся встречаться с участниками драмкружка и удирал, завидев их издали. Все перевоспитание пошло насмарку, и Бармалей снова сделался "нашим самым главным хулиганом".
Через полгода он уехал куда-то в новую квартиру, а деревянные домишки снесли.