когда работорговля еше фактически не закончилась; когда в Валонго еще происходили
публичные аукционы, на которых товаром для продажи были человеческие существа
всех возрастов, выставляемые в полуобнаженном виде для осмотра покупателями;
когда закон — обратите на это внимание! — закон разрешал разъединение ребенка и
матери-невольницы, чтобы эта последняя, будучи продана или сдана в аренду, могла
дать чужому ребенку то, чего не хватало ее собственному, — молоко ее груди; когда
правосудие — заметьте снова! — санкционировало наем молодых невольниц для явной
проституции, причем суды объявили, что это логическое следствие права
собственности на этих рабынь; когда коллективное сознание не восставало против
юридического положения невольников, которые считались просто животными и
заносились в ту же инвентарную опись, что и быки, лошади и свиньи; когда
репрессивный закон установил для рабов наказание розгами без ограничения; когда
практиковалось клеймение каленым железом «человеческого скота», которым были
населены фа
131
132
зенды и энженьо; когда политический престиж и социальное влияние почти всегда
зависели от масштабов пашни и сензалы, соответствуя большему или меньшему числу
невольников, которыми владеет хозяин; когда, наконец, все обладатели светской и
духовной власти — от императора до судей и полицейских, от епископов и
религиозных конгрегации до приходских священников в деревнях — были
рабовладельцами».
Стр. 96. — Пиньейро Виегас пишет: «Я думаю, что счастлив только тот, кто может
сказать: «Я родился свободным и умру свободным!» Трусы всегда рабы. Мятежник,
сам по себе, исключительно свободен».
Стр. 97. — Бесконечная дистанция отделяет Кастро Алвеса от посредственных
стихоплетов «искусства для искусства» и «внутренней действительности» нашего
времени. Наша благоразумная критика широко использует такой аргумент: обществен-
ная деятельность художника уродует его, истощает источники «чистой лирики», той
абстрактной лирики, которая является опорой плохих поэтов. Выдвигается и другой
аргумент, весьма излюбленный некоторыми поэтами- что поэзия—это только «во-
ображение». Творчество Кастро Алвеса самым уничтожающим образом опровергает
эту концепцию. Никто из тех, кто утверждает эти глупости, никогда не был и не будет
способен написать страницы нежной лирики, которыми певец «Рабов» обогатил бра-
зильскую литературу. Эти страницы и сегодня нельзя читать без волнения. Нельзя
поэтому говорить, что общественная деятельность поэта повредила его поэзии.
Наоборот. Его большая, глубокая и непревзойденная лиричность исходит из его
гуманизма, из его близкой и тесной связи с жизнью людей и идеями эпохи: мышление
не только не сделало поэта бесплодным, наоборот, оно оплодотворило его и расширило
резонанс его поэзии, — его мировоззрение и поныне волнует нас. Если бы Кастро
Алвес уединился в своей башне из слоновой кости, его наследием, возможно, были бы
красивые стихи, но не большая поэзия. «Поэту нужно быть человеком действия». —
считал ОН.
Деянье с мыслью — две сестры родные, Их связь навек закреплена. И если мысль
— простор морской стихии, Деянье — в море том волна.
Стр. 108 — Педро Калмон пишет о смерти отца Кастро Алвеса: «Он стал жертвой
бери-бери (авитаминоз, болезнь обмена веществ; проявляется множественным
воспалением нервов. — Прим. перев.) — болезни, которая появилась недавно. Доктор
Алвес как бы интуитивно предчувствовал, что она его убьет, и привлек к этой болезни
внимание коллег, поставив вопрос об ее изучении на факультете».
О трех еврейках, дочерях Исаака Амазалака, Афранио Пейшото пишет: «Их было
три сестры (Сими, Эстер и Мари), и они отличались такой красотой, что хотя и были
некрещеными, однако сравнение с тремя грациями напрашива
132
лось у каждого, кто с восхищением любовался ими». Это была наследственная
красота:, мать их была так прекрасна, что народ останавливался, встречая ее на улицах
Баии.
Стр. 109.—Агрипино Гриеко, один из современных писателей, который много
занимался Кастро Алвесом и многое сделал для пропаганды творчества поэта, написал,
о «Еврейке»: «Он, как никто, сумел здесь рассказать о еврейке, и вся сентиментальная
и даже романтическая библия сосредоточена в нескольких его стихотворениях.