— Гостиница, театр и банк по сию пору принадлежат домостроительному обществу?
— Здание банка выкупили владельцы. А гостиница с театром да, и доходные дома тоже.
— Говорят, в Киеве теперь строительный кризис, — задал Лыков давно интересовавший его вопрос. — Как он сказался на деле Шлейфера и Меринга? Может быть, сейчас им приходится идти на те махинации, о которых писал Афонасопуло? Завышать цену залога, выдавать самим себе деньги без обеспечения…
— Про письма Афонасопуло я ничего не знаю, — пожал плечами муниципал. — А дела у домостроительного общества идут хорошо. Они успели снять сливки, поскольку забрали лучшие земли. Вот на Ольгинской и на Меринговской, говорят, спрос упал. Застройщик не может продать уже готовые квартиры. А на Николаевской лучше некуда.
— Так ли?
— Зря беспокоитесь, господин Лыков, — махнул рукой Подгайный. — Домостроительное общество устойчивее любого банка. С их-то активами! Понадобятся средства — продадут или гостиницу, или один из доходных домов.
Надворный советник поднялся, протянул консультанту руку:
— Благодарю, Михаил Онуфриевич, за исчерпывающую справку.
Тот удалился, а сыщик обратился к полицмейстеру:
— Вячеслав Иванович, стало яснее, но я все равно должен увидеться и с Мерингом, и со Шлейфером. Окажете содействие?
— Конечно, Алексей Николаевич. Дайте мне сегодняшний день. Вечером сообщу, что у меня получилось. Вы хотите здесь же, в моем кабинете?
— Нет, можно у них в банке. В том, где Меринг.
— Тогда это проще.
До обеда Лыков занимался своим устройством. Цихоцкий приказал поселить его на явочной квартире сыскного отделения, чтобы не тратить казенных денег. А еще выдать служебный билет на бесплатный проезд в трамвае. Вообще полицмейстер был внимателен и доброжелателен. Видимо, надеялся получить в лице столичного чиновника себе союзника в борьбе за средства. Полиция Киева действительно жила в ненормальных условиях. Штатные вакансии сознательно занимали не полностью, чтобы сэкономленные средства раздать городовым и тем хоть как-то улучшить их мизерное содержание. Сыскное отделение не имело даже вольнонаемных агентов — на них не хватало денег. Текучесть кадров в отделении поражала. За год половина состава или уволилась, или была отчислена за нарушения по службе. Тупое упрямство Министерства финансов много вредило делу. Алексей Николаевич решил, что обязательно поговорит с Витте о киевских тяготах. Он не сомневался, что министр захочет лично выслушать его доклад.
Витте познакомился с Лыковым на Всероссийской выставке 1896 года. Потом они встречались еще раз, когда сыщик дознавал злоупотребления в Московском промышленно-купеческом банке. Сановник относился к сыщику с уважением, хотя и немного снисходительно. Посмотрим, что он скажет, когда речь зайдет о приемной дочери…
Алексей Николаевич переехал на Бульварно-Кудрявскую, к астрономической обсерватории. В домике жил отставной фельдфебель со звучной фамилией Вертипорох. За небольшую плату он помогал сыщикам, устраивал на своей квартире встречи с агентурой. Над башенками обсерватории нависала гора с корпусами общежительного женского Покровского монастыря. Самый новый в городе, он был устроен силами великой княгини Александры Петровны, жены Николая Николаевича Старшего. Княгиня удалилась от мужа, прижившего кучу детей с танцовщицей, и поселилась в Киеве. Свою нерастраченную энергию она тратила на обитель, в частности устроила там бесплатную лечебницу для бедных. Великая княгиня скончалась в апреле, только-только отметили сороковой день ее кончины, но осиротевшие лечебница и обитель трудились в полную силу. Мимо домика Вертипороха тянулись в гору вереницы убогих. Вообще, улица оказалась неудобной, слишком людной. Она соединяла два базара: Галицкий и Львовский. Евреи-факторы, крестьяне с товарами, просторабочие с топорами целый день слонялись под окнами. Кое-как перетерпев вечер, на другой день Лыков переехал в номера Гладынюка на Фундуклеевской. Там было спокойнее и ближе к центру. Вдвое дешевле, чем в «Континентале», между прочим. А комфорт и выучка прислуги ничуть не хуже. Вместо первоклассного ресторана, правда, буфет. Но когда новый постоялец раз отобедал там, то больше уже никуда не ходил, старался есть у Гладынюка.