отчетливо распознавал слова «Единство! Бремя! Несогласие! Молчание!». Пока они шли, Максима не покидало стойкое ощущение чего-то неправильного, чего-то, что было не так. Это ощущение не давало покоя, зудело в затылке, словно ощущение неотрывного настырного взгляда незнакомого человека. Когда они достигли следующих дверей в конце коридора он понял, что было не так. Его руки были свободны, его никто не заковывал в наручники, никто не надевал ему унизительных, таких же стерильно белых, стяжек на запястья, никто не держал его. Насколько же я оскотинился, подумал Максим, насколько озверел, что сам иду под конвоем, словно на моих руках наручники. И сколько нас таких? Десятки? Сотни? Тысячи? Десятки тысяч? Больше. Много больше. Целая нация отупела от страха, целая нация опустила руки и голову, преклонив колени перед самым страшным врагом свободного человека - тупого животного страха. Или мы никогда не были свободны? Может быть, мы просто думали, что свободны? Иллюзия свободы выбора, иллюзия свободы действий. Мы считали свободой возможность выбрать себе на прилавке одинаковую еду в разных упаковках, возможность выбрать на которую бойню нас поведут. Иллюзия свободы выбирать людей, которые будут управлять нами. Они говорят, перебивая друг друга, суля избирателям... нет, не так - «избирателям» обещания повкуснее, но на деле являясь лишь пальцами на одной и той же руке. И люди велись. Велись. Хорошее слово. Вели себя. Сами вели себя в эту ловушку. Сами вели себя на бойню, в мясорубку. Сами вели себя на плаху, и накидывали на шею пеньковую петлю. А когда все стало именно так? Что там мешало взять в руки кухонные ножи, вилы, косы, просто дубины, или даже просто голыми руками душить самозванцев, которые посмели посягнуться на нашу свободу? Страх. За столько лет мы отвыкли от боли, что стали бояться её больше, чем смерть. Хочешь забрать мои деньги? Бери, но не делай мне больно. Хочешь отобрать мою свободу? Бери, только не делай мне больно. Абсолютная власть над безмозглым стадом. Но ведь были и те, кто брал в руки оружие. Были те, кто пытался сказать: «Нет!». И где они теперь? Не они ли это так живописно покачиваются в такт холодному ноябрьскому ветру, повешенные вдоль каждой улицы? Что лучше? Висеть вот так, как они? Или жить скотом с ярлыком на ухе, ожидая, когда прозвенит звонок, и мясорубка снова начнет лениво, но неумолимо ворочать своими тяжелыми челюстями? Его мысли были прерваны внезапной остановкой напротив одной из дверей. Эта дверь ничем не отличалась от всех предыдущих, на ней не было ни надписи, ни номера, ни каких-либо иных обозначений. Такая же безликая дверь, как и все остальные. Но остановились они прямо напротив неё. Остановились резко, так что Максим даже сделал несколько шагов дальше, прежде, чем осознал, что его конвоиры остановились. - Проходите, - Коротко бросил один из конвоиров, кивая на дверь. И тут Максима снова накрыло волной парализующего ужаса. Когда его посадили в грузовик Ока, он примирился с мыслью о том, что вот еще несколько минут, и его, Максима, больше не будет, и напоминать о нем будет только тело с черным мешком на голове, печально покачивающееся на потеху воронам и голубям, которых еще не успели поймать и съесть местные бомжи. Он никак не мог предположить, что он будет жив еще хотя бы несколько часов. По его представлениям, полицейские не должны были с ним особенно церемониться, обычно людей просто хватали, грузили в грузовик, и живыми их больше никто не видел. - Проходите, - Повторил полицейский явно жёстче, кладя руку на рукоять дубинки. И Максим повиновался. Он всегда делал то, что ему велено. Сначала родителями и воспитательницей в садике, потом учителями в школе и преподавателями в техникуме, потом начальниками и клиентами. Всю свою жизнь он думал, что выполнять он обязан. Всем и каждому. Обязан делать то, что велено, потому что это самый легкий путь, не нужно думать своей головой. За дверью было так же светло и глаза так же болели от стерильной белизны. Как нелепо в этой белизне смотрелся маленький толстенький с залысинами и усами господин в коричнево-зелёном пиджаке, и тонких серебристых очках, который сидел за просторным столом из не менее нелепого в данной обстановке красного дерева. С другой стороны стола стоял простой из белого пластика табурет, на который молча, на мгновение оторвавшись от чтения внушительного вида папки, показал этот нелепый человек, предлагая Максиму сесть. И Максим снова подчинился. Несколько минут человек просто молчал, водя водянистыми бесцветно-серыми глазами по строчкам. Затем он устало вздохнул, отложил папку на край стола, и упёрся своим рыбьим взглядом в Максима, который сидел, стараясь даже дышать потише, словно надеясь, что про него забудут. - Ну-с, Максим Павлович, добрый день, - Неожиданно приятным густым голосом, больше подходящим высокому красавцу-брюнету из фильмов про джентльменов, поздоровался человек. Максим что-то невнятно пробубнил, но человек, словно вовсе не ожидая от Максима ответа, продолжил: - Для начала я попрошу вас успокоиться. Вам не причинят вреда, - Максим снова что-то пробубнил, но было видно, что он не очень-то верит этому заявлению, - Мы выяснили, что вы можете быть полезны Государству. Вы ведь закончили техникум по специальности «Инженер компьютерных систем»? Снова невнятный бубнёж. - Чудно. А затем вы работали... - Человек приоткрыл папку, словно подглядывая в шпаргалку, - Работали монтажником? Максим решил, если он забубнит снова, его уже не спасет внешняя дружелюбность этого нелепого человека. Поэтому вместо мычания последовал кивок. - Хорошо. Вы нам подходите практически по всем пунктам, однако... - Человек сделал драматичную паузу, - Однако нас несколько смущают ваши родственные связи. От изумления Максим забыл, что должен молчать и держать голову опущенной. Он вскинул голову и произнес то, что могло соперничать в нелепости с костюмом этого человека: - А? - Ваши родственные связи, - Невозмутимо повторил человек, - Насколько нам известно, ваш отец, Павел Витальевич, был замечен в подрывной деятельности. Он состоял в профсоюзе, посещал митинги, выражал резко негативное мнение о действиях Правительства. М? Вы же наверняка об этом знаете. Максим сидел, тупо уставившись тому в глаза, явно не соображая, что ему ответить. Ответит, что нет, дескать, не знал, это будет ложью. Он прекрасно знал своего отца, и чем тот занимался. Более того, он сам разделял его точку зрения. Лишь с той разницей, что отец хотя бы пытался что-то сделать. Иное поколение, они были крепче. А Максим был выращен патологическим трусом. - Д-да, знал... - Запинаясь ответил Максим, понимая, что ответь он иначе, его бы уже волокли. Не важно, кто, и не важно, куда. Главное, что жить ему после этого оставалось бы недолго. - Знали... - Слегка разочарованно протянул человек, - А почему же вы тогда не сообщили о его деятельности? - Я... Я просто... Ну... Не хотел... Я не... - Максим чувствовал, что еще немного, и он сорвется. Нужно было немедленно взять себя в руки. Он с шумом судорожно вздохнул, и на одном дыхании выпалил: Я не разделял его точку зрения, мне были чужды его идеи, я хотел жить так, как нужно, а не так, как хочется! Но это был мой отец, я не мог иначе. Человек посмотрел на Максима почти по-дружески, и куда веселее произнес: - Да, я вижу, что вы из совсем другого теста, молодой человек. Я рад, что вы решили жить иначе, чем ваш отец.... Когда отец не вернулся домой, сначала мать сидела и ждала. Потом нервничала. Затем начала сердиться. Максим, тогда еще только устроившийся на работу, смотрел на мать больше с сожалением, чем с сочувствием. Но когда отец не появился дома и на утро, мать уже плача обзванивала всех знакомых и отцовских коллег. Если первые не знали ничего, то один из коллег сказал, что отец вышел с работы вместе с ним, и больше он его не видел. Вечером того же дня матери позвонили из полиции. ...И вы обязательно добьётесь гораздо большего, чем просто сидеть нахлебником на шее нашего многотерпеливого Государства. Вы же понимаете, что с большими правами вам положены и большие обязанности... На опознание Максим поехал вместе с матерью. Они около трёх часов ждали, когда приедет сотрудник судебной медицинской экспертизы. Затем около полутора часов они разбирались с документами. Когда с бумагами всё было улажено, их пригласили в небольшую плохо освещённую комнатушку, где их допросили. Во что отец был одет, отличительные черты, особые приметы, что постоянно носил с собой, какие украшения носил... Когда мать ответила на все вопросы, их отвели в морг. ...Кроме того, вам будет необходимо привести в порядок все свои официальные бумаги, чтобы при поступлении не возникало никаких вопросов... Тело лежало на оцинкованном столе, накрытое плотной серой тканью. Старый врач, пряча глаза, откинул простыню, и мать закричала. Нет, не закричала. Беззвучно завыла. Как зверь, как воплощённая горькая, как полынь, скорбь. Ни единого звука не донеслось до их слуха. Но этот вой слышали все. ...Вы получите новый идентификационный номер, с сопутствующими опциями. Ну, сами знаете. ИНН, индивидуальный номер лицевого счета, место для ячейки в банке...