Потому что ненавидит космодесантников… — Детектив Копылевич многозначительно посмотрел на детектива Ламброзо.
Ламброзо кивнул. — Вы встретились на остановке.
Бывший твой любовник господин эсквайер Утузов набросился на тебя.
А ты, психованная…
Неустойчивая…
В космосе тебя контузило…
Ответила кулаками.
Повалила бывшего любовника.
Согласна?
Почему бы этого не могло бы быть, девочка.
— Складно, — губы Каталины растянулись.
Подобие улыбки. — Только зачем вам это, господа полицейские?
Хотите давить на эсквайера Утузова.
С помощью моего заявления?
С моим враньем пойдете к эсквайеру.
И что-нибудь от него получите…
— Ай, яй, йай, Каталина, — детектив Копылевич огорчился. — Не хочешь нам помочь.
— Если я напишу, что ты сказал…
То до суда не доживу.
— Мы тебя защитим.
— Нет.
Не буду.
— Что ж, сержантка, — детектив Копылевич сразу превратился в «плохого» полицейского. — Не желаешь сотрудничать с нами?
Тогда мы тебе не поможем.
— В третью камеру ее? — детектив Ламброзо подмигнул Копылевичу.
ГЛАВА 767
КАТАЛИНА
— В третью?
Нет.
Там всего лишь серийный убийца.
Наша сержантка найдет с ним общий язык.
Мы ее посадим в пятую.
— В пятую? — детектив Ламброзо сделал вид, что удивился. — Но там же Гордонский и Сикейрос.
Маньяки.
Насильники.
— Сговорчивее сержантка будет, — Копылевич полностью сбросил маску «хорошего» полицейского. — Слышь, девка.
Ты нас только позови.
Мы выручим.
Но и ты напишешь на эсквайера.
Все нужно провернуть до утра.
Утром — суд.
— Если будешь упрямиться, — детектив Ламброзо «добивал» сержантку, — то до утра не доживешь.
Как ты и боялась.
Всё!
— В космодесанте многие не доживали до утра.
— Да брось ты, — детектив Копылевич махнул рукой. — Пятая камера — не война.
Гордонский и Сикейрос — не жухраи.
Они пострашнее войны…
СТРАШНЕЕ ВОЙНЫ…
— К вам подружка, — полицейский толкнул Каталину в спину.
Девушка пролетела до стены.
Но сразу переместилась в угол.
— Слышь, Бурый, — огромный здоровяк в камере почесал волосатую грудь.
Он был по пояс голый.
Сверху… — Подружка нам.
Значит, нас поощрили.
— За хорошее поведение, — с нар поднялся второй.
Огромный живот свисал.
И прикрывал. — Сака.
Ты будешь ей папой.
— А ты, Бурый, станешь ей мамой.
Оба заржали.
Смеялись вольно.
Свободно смеялись.
Будто были на свободе.
«Первому захват.
Удушающий. — Каталина подумала. — Второму — ногой по.
Затем перемещение.
Болевой за ушами».
— Дочка, — с кличкой Сака похлопал по скамейке.
Подбородки затряслись. — Присядь к папочке.
Что же ты в уголке жмешься?
Скромничаешь.
— В натуре, как не родная, — Бурый тоже веселился.
«Нет.
Не пройдут мои удары.
И удушающий не смогу. — Каталина думала обреченно. — Маньяки жирные.
Увесистые.
Если навалятся…
Раздавят меня.
Нужно по болевым бить.
Глаза.
Виски.
Висок — это уже убийство…
Или по трем точкам.
Если получится.
Маньяки в наколках.