Мне сказали, что моя катаракта может созревать еще и три, и пять лет – до полной слепоты, а я ещё что-то этим глазом мог разглядеть… Всё, что мне смогли посоветовать – разводить в воде чистейший цветочный мед (один к трём), и эту смесь закапывать в глаз. Лечить меня никто не хотел – я уже смирился с этим, и никуда больше не дёргался. Постепенно мой глаз перестал видеть отдельные объекты, а потом – и цвета…
Я уже как-то притерпелся ко всем недостаткам «плоского» одноглазого зрения – то наливал водку мимо рюмки, то переходил улицу по целому часу – не мог понять, как далеко от меня стоит рюмка или едет машина. Бегал по всем киоскам и покупал все книги по народной медицине – думал там найти себе способ лечения – бесполезно…
С этим своим больным глазом я таскал радиодетальки, ехал в тёмном вагоне «СВ», катался со спиртовозами, мотался по Саратову и Волгограду, лазил по недостроенному дому с Дядей Вовой, которому честно признался, что ничего одним глазом не вижу, и он помогал мне перебираться через узкие и неогороженные места в этом здании, поил станцию Жангиз-Тобе…
Всё было вроде бы ничего, но один раз я чуть не ушёл кувырком с высоты метров в полсотни: меня потащили в недостроенный цех на титаномагниевом комбинате в Усть-Каменогорске, чтобы показать место, где будут устанавливать мои огнеупорные изделия. В одном месте нужно было обходить край недостроенной стены по трапчику шириной где-то в метр, и как раз на такой пятидесятиметровой высоте от земли. Мне стало жутко: трап не имел никаких перил, и я с одним глазом не мог понять, как же далеко от меня его край!!! А от «высотной» экскурсии не отмажешься – скажут: «Что это за специалист такой приехал, что на объект не идёт?!!» Подождав, пока мужики, водившие меня по этой стройке, пройдут чуть дальше, и на какой-то момент потеряют меня из виду, быстренько переполз его на четвереньках…
Месяца через четыре, крутясь по дому, вдруг слышу краем уха рекламу по радио: «Лечим все глазные болезни, в том числе катаракты любой степени зрелости!..» Оказалось, что одна из алматинских частных клиник пригласила из Москвы фёдоровских глазных хирургов и теперь собирает для них клиентуру. На следующий же день я был там!!! Касса – чек – четыре доллара. Приём вела врач-офтальмолог одной из ведомственных больниц города. Она посмотрела мой глаз, сказала, что операция будет стоить 250 долларов, и велела снова собирать анализы.
Круг по районной поликлинике: кровь из пальца, из вены – сахар в норме, билирубины там всякие – участковая терапевтша написала заключение: «Противопоказаний к операции нет». Снова к офтальмологу. Экскурсия в её ведомственную больницу: касса – чек – три доллара, – хитрым ультразвуковым прибором мне сняли точные размеры глаза, по которым и заказали в Москву искусственный хрусталик. Затем нас, записавшихся на операции, собрали в 12-й горбольнице Алматы.
Группа набралась из сорока с чем-то пенсионеров с катарактами, среди которых был и я в свои тридцать, и пяти-шести совсем молоденьких девчонок, которые захотели себе операции для насечек от близорукости. В больнице нас всех снова просмотрели на разных приборах, и сказали, кому какие анализы еще сдавать. Осмотр терапевта, стоматолога, отдельно за 1,5 доллара анализ крови на СПИД. Врача-ЛОРа в поликлинике не было, и заключение за неё участковая написала сама.
8 сентября 1995 года всей нашей группе объявили сбор в частной клинике – московские офтальмологи приехали! Стали распределять – кого когда оперируют. На консилиуме сидело человек десять: двое московских врачей, наша офтальмолог, хозяин клиники и его анестезиологи с хирургами. Москвичи работали по расписанию: 10 операций в день. Мне достался второй день, где-то пятым или шестым.
Воскресенье, 10 сентября 1995 года, 16.00. В операционной частной клиники и её «предбаннике» крутилось полтора десятка человек. Один дед лежал, приходя в себя после операции, ещё одного резали, а меня начали готовить. 250 долларов я привёз наличными, мне выписали на них квитанцию, потом я переоделся в чистую одежду, привезённую с собой. Меня уложили на кушетку, укололи возле глаза двумя уколами, потом залили и сам глаз какими-то каплями. Несмотря на всё это меня трясло и колотило…
Операционный стол оказался ещё ýже, чем полка плацкартного вагона. Надо мною установили микроскоп и включили яркий прожектор, который направили прямо в глаз. Я зажмурился. Лицо накрыли салфеткой с вырезом над больным глазом. В веки вставили распорку. За моей головой устроился московский врач и начал операцию. Когда он сделал надрез, было в общем-то, не очень больно, однако я дёрнулся.
– Тебе что, больно?!!
– Ну разумеется, – выдавил я.