Федя с улыбкой выдернул нож и отдал мне. Меня оттеснили от выхода и нырнули в ют. Через десять минут двадцать человек экипажа в безмолвном ужасе, связанные и с кляпами, лежали в трюме.
Пушки стояли на верхней палубе. Заряды и ядра к ним были сложены тут же и прикрыты ветошью. Среди негров нашлось два человека, имевших дело с артиллерией. Орудия сразу зарядили. Яхту стали разворачивать с помощью лодки бортом к казармам. А я с Федей и еще трое отправились к берегу.
Там уже убрали часовых. А вот офицеров не удалось. Бдительные оказались и весьма умелые. Вышел один по малой нужде и закрутил головой. От летящего ножа неожиданно увернулся. И заорал. Тут уже не до проявления уважения достойному противнику. К тому же он сделал ошибку — бросился обратно в дверь, которая была на прицеле. Надо было кувыркаться во тьму и оттуда орать. Были бы шансы. А так четыре пули пробили широкую спину.
Солдаты в подштанниках ломанулись через окна. Десять человек осталось под ними лежать. Наши запалили шнуры и закинули гранаты. Грохот. Глинобитная стена обвалилась. Кинули по второй, потом метнули крынки. Ночь заплясала всполохами и закричала болью. Машут в проем белой тряпкой на палке и кричат с английским акцентом.
— Прекратить огонь! — кричу я.
Выходят и выбегают обожженные турки. Один англичанин и один турецкий офицер. Меня дергают за руку. Федя мрачнее ночи:
— Отдай их мне. Они убили моего друга.
— Конечно, забирай, — кивнул я.
Но Федя, очевидно, не читал «В августе тысяча девятьсот сорок четвертого». И я лопухнулся. Потому что он молча шагнул к ближайшему солдату и перерезал горло. Потом второму.
— Подождите, — с акцентом заорал бородатый мужик в кожаном сюртуке, — я английский подданный. Я случайно оказался здесь. Меня взяли в плен.
— Этого и офицера на «Черную пантеру». С остальными Федя разберется.
— Ваше Сиятельство, — раздается сзади, — тут решать с больными надо.
Небо уже засерело. В утренних сумерках видны оборванные люди у второго барака. Их блокировала вторая команда, но стрельбу не открывала.
Оказалось, их всех заселили вместе два дня назад. Все зараженные.
— Оставим воду, продукты. Вторая команда будет их охранять. Через две недели все умрут. Если среди наших заболевших не будет, то домой. Там еще устроим карантин.
А что делать? Вдруг, кто из рыбаков забредет? Так и сделали. Инкубационный период у чумы от двух до семи дней. Сама болезнь течет несколько дней, много, если неделя. А если кто выживет, с тем отдельно решать будут.
Поздним утром на горизонте показался дым. Медленно, но уверенно «Терминатор» шлепал колесами по каспийской волне. Через три часа, как раз к обеду пароход бросил якорь. К этому времени все уже расставлены по своим местам. Казармы обысканы, трофеи собраны.
Атаману выделили каюту. Алена меня обняла и не отходит ни на шаг.
— А вдруг я чумной стану? — пугаю я ее.
— Пусть. Вместе станем. Я без тебя ничего не хочу.
На яхте нашлись отличные пистолеты, английские карты и письма. Среди пленных на яхте оказался еще один англичанин, молодой и наивный Вильям Уотсон, с вихрастой рыжей шевелюрой и жилистыми руками. Я сижу в своей каюте, листаю бумаги. Английский у меня так себе, но понять смогли друг друга.
— Знаешь, молодой человек, есть у меня идея сделать то же в Англии, что вы собирались устроить в России.
— Это ваше дело, сэр, — ответил он, подняв подбородок.
— Вот как? Тебе все равно?
— Да, сэр.
— Ночь была не из легких, — я почуял материал для вербовки, — что бы ни случилось, кусок мяса и кофе не помешают.
Жрал он, как не в себя. Очевидно, парня не баловали.
— Сколько тебе лет?
— Двадцать один, сэр.
— Давай угадаю, ты врач?
— Верно.
— Я тоже причастен к медицине. Сейчас мне нужен честный ответ. Ты добровольно прибыл сюда и занимался подготовкой эпидемии чумы?
— Нет. Мне очень тяжело вам отвечать. От меня зависит не только моя жизнь.
— Давай так, Вильям. Мы здесь вдвоем. Никто ничего не услышит. Ты расскажешь все, а там мы решим, как быть.
Британские спецслужбы работать умеют. Иногда есть тупые ошибки, но в целом создана система, против которой противостоять очень сложно.