Выехали немедленно. Рыжий Виля только темнел, когда видел оперскую работу, но молча перевязал руку пономарю. Ночевали в лесу под вытье волков. К обеду вышли на дорогу по берегу залива. Впереди виднелись пара саней.
Нагнали их быстро. Оказалось, везут продукты на мызу.
— Любит тебя, Вилька, твой английский Бог, — хмыкнул Никифор и шагнул к возчикам, — вы, мужики, не серчайте. Сами мы доставим на мызу все в лучшем виде. А вам за беспокойство по рублю выдадим. Сани через два часа заберете. Да и снедь тоже.
Под рогожу улеглись по пять человек с взведенными пистолетами, еще по двое на облучке. И десяток следом поодаль верхами.
Мыза состояла из простого каменного двухэтажного дома на самом берегу и трех одноэтажных построек под жилье и скотину. Ворота открыли двое крепких парней. У подъезда еще двое. Первые сани пролетели к дому. С облучка вторых на открывших прыгнули возчики с кистенями. Проломленные черепа оросили снег. А первым саням так не повезло, пришлось стрелять. Десяток ринулся в дом, а следом Никифор. Возницы остались прикрывать окна. И не зря. Со второго этажа раздался звон разбитого стекла. Выстрелы со всех сторон. Не ушел.
Здоровый бородатый боевик не мигая смотрит в небо. Парни вытаскивают из дома здоровую бабищу. Она злобно озирается. Никифор не церемонится.
— Где девчонка? — удар, от которого Миси только пошатнулась.
— Нашли, — кричат из дома.
Джейн сидела в подвале. На пол брошено сено и старая овчина. На поясе девушки железное кольцо, которое цепью приковывает ее к стене. Платье разорвано, на лице синяк. Виля всех расталкивает и бросается к ней. Слезы и лепетание на английском.
— Железы расклепайте, — командует Никифор.
На девушку накинули полушубок и надели чьи-то валенки. Жмурится на свету. Шатается от свежего воздуха. И тут, как кошка, ощетинилась, увидела Миси. Подскочила, что-то кричит, плачет. Темные глаза блестят. Виля ее удерживает. Никифор подошел неспеша, вытянул с масляным звуком черкесский кинжал и протянул рукоятью вперед к Джейн.
Девчонка замолчала. Грудь вздымается от тяжелого дыхания. Глаза сверкнули. Схватила двумя руками рукоять и воткнула в живот Миси на весь клинок. Виля вскинулся в недоумении, но его удержали.
— Обожди, паря, — обнял его за плечи Никифор, — не знаешь, что тут было, так не суди. А девчонка наш человек.
Джейн дико и затравлено оглянулась, когда баба опустилась на колени. Но ребята одобрительно загудели. Без всякого осуждения. Никифор наклонился, взялся за рукоять, провернул в ране два раза и вытащил. Клинок вытер о рубаху Миси. «Что смотришь, поделом получила. Добивать не буду. Мучайся».
— Так не можно, — коверкая слова проговорил Виля.
— Раз не можно, так доделай, — ответил Никифор и протянул пистолет.
На звук выстрела Джейн не обернулась.
Глава 11
Мы движемся на юг. Начало сентября, но жара совершенно летняя. В деревнях продают молодое вино. От него сразу вступает в голову. Много пить не разрешаю. Режим повышенной бдительности. «Братушки» в глаза говорят уклончиво, а за спиной делают свое. Со мной сотня человек и расчеты. Еще сотня на подступах к Варне. Мы не боевики, и не егеря, но опыт нужен. Я рассчитывал, что две сотни здесь повоюют в самостоятельном виде. Взял бы и больше, но показывать силы не хочу.
— Я постоянно чую наблюдение за нами, — делюсь с Гурским.
— Оно есть. Ничего с этим не поделаешь. Местных обижать нельзя. Высочайшее указание.
— Да уж. Куда им деваться, если Его Императорское Величество самолично заявил, что эти земли он присоединять не собирается. Значит, вернутся турки и дадут жару всем, кто помогал.
— Дадут. Казаки, Некрасовцы, просились в подданство, но после такого ответа решили остаться в Турции.
— Если поддержки от населения нет, то добром это не кончится. Ваших уланов полсотни. Моих сотня верхом да расчеты с остальными еще полсотни. Вот и вся сила. Конного полка хватит на ровной местности нас порвать, если внезапно выскочат.
— Разъезды пока ничего не видят. Понимаю твою осторожность, но, право, не стоит так беспокоиться. Как друг скажу, некоторые могут принять сие беспокойство за трусость.
— Почему? Осторожность здесь нужна!
— Не спорю, но ценят проявления смелости и отваги.
— Когда идешь погибать сам, и знаешь, что иначе нельзя, то это отвага. А когда по твоему недосмотру гибнут десятки без всякого толка, это не смелость, а дурость и преступление.
— Дело военное.
— Мертвые сраму не имут, это да. Но и победить не смогут. Думайте, что хотите. Мне нужно сделать свое дело, что Император потребует. По ходу опробовать установки. И пристроить сотню добровольцев, чтоб порох понюхали. А что до риска, то есть еще чума, которая выкашивает бойцов не менее турецких пуль.