— Егор, — слабо окликнула Крутова Елизавета.
— Что? — оглянулся он.
— Не надо…
— Понял, буду предельно вежлив. Передайте боссу, уважаемый, что эта территория принадлежит Российскому Ордену чести со всеми вытекающими последствиями, пусть сделает выводы.
Шкафообразный молодой человек снова попытался двинуться к Егору, но был остановлен жестом Павла Эмильевича, на лицо которого легла печать задумчивости.
— Вы, очевидно, умный юноша, но еще не знаете наших порядков… и возможностей.
— А вы моих, — отрезал Крутов. — Выметайтесь!
— Н-ну, с-су… — прошипел телохранитель архитектора, — мы же тебя встретим…
Крутов потемнел, прикидывая, каким образом выбросит всех троих за ворота, однако почувствовал на плече руку Лизы и расслабился.
— Я запомню твои благие намерения, мальчик. Эх, господа, господа, как же больно вам придется учиться уважать других людей.
Троица удалилась. Крутов рассеянно смотрел ей вслед и думал, что спокойствие и мирная жизнь, похоже, закончились. Эти ребята не отстанут, а воевать с ними не было ни сил, ни желания.
— Они придут еще, — тихо сказала Елизавета, зябко вздрагивая, словно прочитав его мысли.
— Пусть приходят, — легкомысленно сказал Егор, обнимая девушку, — я приму меры.
— Боже мой, какой жестокий мир!.. В Ковалях мы с тобой попали в мясорубку, еле выжили, и здесь покоя нет…
— Не волнуйся, все будет хорошо, я не за тем сюда приехал, чтобы меня пинали под зад, не учитывая моих интересов. Да и родственники твои должны помочь, если что.
Елизавета приободрилась, сморщила носик.
— Нет, Крутов, что-то все-таки в тебе есть эдакое, умеешь ты вселять в людей надежду.
«Даже если не веришь в нее сам», — мысленно добавил Егор, однако вслух сказал другое:
— Я есть хочу. Давай пообедаем сегодня в кафе? Когда к деду Спиридону явиться надо?
— К семи вечера.
— Успеем еще весь этот мусор убрать.
— А зачем ты сказал им, что наш дом — памятник архитектуры?
— А разве это не так? У меня вообще возникла идея сходить в бюро инвентаризации и зарегистрировать его как памятник, за которым мы же сами и будем ухаживать. Ну иди, я тут повожусь немного, пока ты соберешься. — Крутов поцеловал Лизу в щеку и, когда она пошла к дому, облил ее водой из шланга. С визгом она погналась за ним, и длилась эта охота до тех пор, пока оба не оказались в спальне…
Деда Спиридона Крутов представлял стареньким, седым, сморщенным, маленьким и худым, похожим на многих учителей воинских искусств Востока; на самом деле он оказался могучим, высоким — под два метра ростом — стариканом с длинными и скорее пепельными, чем седыми волосами, бородой и усами. У него были широкие покатые плечи, длинные мощные руки и железные пальцы, которыми он мог запросто ломать подковы и гнуть сантиметровой толщины гвозди. Чем-то он напоминал былинного богатыря и одновременно старика с филином с картины Константина Васильева, хотя ста лет ему дать было нельзя. Взгляд его прозрачно-серых невероятно спокойных глаз был глубок и мудр, и, встретив его, Крутов понял, что старик мгновенно разгадал и оценил гостя, прочитал его мысли и тайные движения души.
После знакомства с хозяевами — встретила гостей и Евдокия Филимоновна, — а также обязательных — по обычаю — разговоров о здоровье, погоде, расспросов о житье-бытье сели за стол, накрытый по причине жары не в доме, а в саду, среди яблонь, вишен, кустов малины, где было совсем не жарко. Хозяева выставили на стол все, что характеризовало русскую трапезу, слегка подкорректированную современным отношением к еде. Здесь были блины с медом, пироги с вязигой, солянка с грибами, просто грибы разных видов, соленые и маринованные, кулебяка, расстегаи, свекольник, пять сортов варенья, в том числе из водяники и голубики, и разнообразное питье: сбитень, клюквенный напиток, морс из поленики и медовый квас. Присутствовал также кисель из морошки. Двухлитровая пластмассовая бутыль с кока-колой, которую принесли с собой гости, на этом столе явно была лишняя, как и торт с бутылкой шампанского. Зато чего не было на столе, так это ни вина, ни водки, ни самогона.
— Аль хочется алкогольного чего-нибудь? — хрипловатым басом поинтересовался Спиридон Пафнутьевич, заметив взгляд Крутова.
— Спасибо, не пью, — вежливо ответил Егор.
— Совсем али как?
— Только по праздникам, да и то — глоток шампанского.
— Одобряю, хотя говорят, что это не по-русски. Привыкли, что славяне пьют всегда и помногу. Могу предложить настойку на травах, еще мой дед делал.
— Не ерофеич, случайно? У моего дядьки в Жуковке есть такая наливка, на траве тирлич настаивается.
Глаза деда Спиридона сверкнули.
— Пил?
— Было, — признался Крутов. — Очень здорово лечит и сил прибавляет.
— То-то я зрю, что у тебя параэнергетика высокая.
Крутов переглянулся с Елизаветой. Взгляд подруги предупреждал: веди себя естественней. Хотя и сам Егор понимал, что дед явно начитанней и современней, чем можно было ждать, о чем говорило его знание научной и эзотерической терминологии.
— Веры какой будешь, сынок?
— Православной, — смутился Егор.
Мама его в детстве, конечно же, крестила, однако в церковь он практически не ходил и к церковному выражению любви к Богу относился скептически, считая, что достаточно эту любовь и веру носить в душе.
— Понятно. — Спиридон Пафнутьевич делал ударение на букве «о», отчего его говор походил на речь коренных вологодчан. — Мне говорили, что ты якобы служил в спецназе?
— Служил, — подтвердил Крутов, вспоминая разговор с отцом Елизаветы, который задавал почти те же вопросы, но, помня совет Парамона Арсеньевича, сказал прямо: — Уволили меня… за неподчинение приказу.
— Это не из-за случая ли в Ингушетии?
Крутов заглянул в глаза старика, остающиеся спокойными и мудрыми. Было ясно, что знает он гораздо больше, чем можно было предположить.
— Так точно, из-за этого.
— Да, человек ты своенравный, это заметно, — задумчиво качнул головой Спиридон Пафнутьевич. — И до какого же звания дослужился?
— До полковника.
— Мог бы и до генерала дойти?
— Наверное, мог бы, хотя для меня это было совсем не главным.
— Хватит, старый, мучить гостя расспросами, — вмешалась Евдокия Филимоновна, под стать мужу крупная, величавая, с добрым и одновременно строгим лицом, хранящим остатки былой красоты. — Ешьте, гости дорогие, ешьте, еще успеете наговориться.
Крутов встретил взгляд ее таких же прозрачно-серых, как у мужа, живых и ясных глаз и поразился выражению кротости, беспредельного терпения, понимания и покоя, идущих из глубины всего ее существа.
На время беседа измельчала, перешла в стадию естественных житейских реплик; говорили в основном женщины, мужчины молчали, присматриваясь друг к другу. Хотя мнение Крутова о том, что старик давно разобрался в его душевном состоянии, только укрепилось. И все же стесненным он себя не чувствовал, словно был не в гостях у чужих людей, а у своих родных, с удивлением прислушиваясь к себе: внутри царили удивительный мир и тишина, поддерживаемые сутью жизни стариков, их простым отношением к себе и доброжелательным к окружающим.
Яства, приготовленные ими, были по-настоящему вкусными, и заставлять себя есть не приходилось, поэтому сытым Крутов себя почувствовал быстро. Но сколько ни ел сверх того — хотелось попробовать все, что стояло на столе, — тяжести в животе не ощущал и легкость движений не потерял. С недоверием встретил взгляд наблюдавшего за ним деда Спиридона.
— Что, притомился? — ухмыльнулся тот в усы.
— Вовсе нет, — возразил Крутов. — Раньше говорили: не ел — не мог, поел — без ног, — а я хоть сейчас могу стометровку бежать.
— И я тоже, — подтвердила Елизавета. — Чем это вы нас накормили, бабушка Евдокия?